Шэрон Кендрик - С тобой и без тебя
Алессандра тряхнула головой.
— Неудачные? — переспросила она с ледяным негодованием.
—Я имею в виду твою точку зрения, — спокойно уточнил Камерон, осторожно наблюдая за ней, с вниманием исследователя, который только что открыл что-то совершенно новое и неизвестное. Когда он опять заговорил, то чувствовалось, что слова даются ему с трудом: — Весь вопрос в том, что ты собираешься делать?
Алессандра гордилась своим интеллектом, но; глядя в его непроницаемые глаза, она с глупой наивностью спросила:
— С чем?
Он сидел, не разжимая губ, словно открыть рот требовало от него неимоверных усилий.
— С чем? — повторила она. — Я не понимаю.
— Прекрасно понимаешь! — жестко произнес он, и его большая фигура подалась вперед. — Ведь ребенок стоит на пути твоей карьеры.
Алессандре понадобилось мгновение или два для того, чтобы до нее дошел смысл его слов, и когда это наконец произошло, она отреагировала так, как если бы он ударил ее в лицо. Она вскочила и без всякого предупреждения, как дикая кошка, попыталась вцепиться ногтями в его лицо.
Первый раз она увидела замешательство в глазах Камерона, но его обычная острая реакция сработала моментально, и он схватил ее за руки прежде, чем она смогла добраться до него.
— Эй! — мягко сказал Камерон тем тоном, который должен был ее успокоить, но на самом деле имел совершенно обратный эффект.
— Как ты смеешь? — рыдала Алессандра. — Как ты смеешь думать, что я могу что-то сделать с нашим ребенком? Что ты обо мне думаешь? Почему молчишь? Отвечай!
— Черт возьми! — выругался Камерон и прижал ее к своей груди, одновременно грубо и чувственно. Алессандра судорожно вдохнула его теплый, мужской запах, прежде чем вспомнила о его вине, и ее кулачки гулко застучали по его груди.
Это имело эффект блохи, прыгающей по подушке.
— Перестань драться, — прошептал Камерон. — Прости меня.
Она откинула голову и недоверчиво посмотрела на него.
— Тебя — нет!
— Поверь мне, Алессандра, — сказал он, и что-то удивительно мягкое засветилось в его глазах, заставившее ее сдаться. Она, все еще вздрагивая от слез, услышала его тяжелый вздох, потом он поднял ее на руки, отнес к дивану и, словно драгоценную фарфоровую статуэтку, опустил на него. Как приятно, первый раз в жизни неохотно подумала она, ощутить себя слабой, беспомощной женщиной, в этом есть какое-то странное очарование...
Камерон передвинул кресло поближе к ней, устроился рядом, словно был врачом, а она его пациенткой, и спокойно сидел, изучая ее в течение нескольких минут.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил он наконец.
— Прекрасно, — солгала она.
— Я вижу. — Последовала длинная пауза, в течение которой Камерон внимательно смотрел на нее. Затем нахмурился и огляделся вокруг. — По-моему, здесь холодно! — заключил он.
— Ничего подобного.
— Нет, черт возьми, холодно! — Он с негодованием уставился на нее; казалось, их хрупкое перемирие сейчас вновь разрушится. — Что с тобой, Алессандра? Почему ты не сказала мне, что не можешь оплачивать счета за электроэнергию?
— Я могу!
— Тогда почему, черт возьми, ты не бережешь свое здоровье и здоровье нашего... — он на секунду запнулся, — ребенка?.. — И в его голосе послышалась какая-то новая интонация.
— Для твоего сведения: система обогрева уже старая и работает плохо, — ответила она. — Мы жаловались...
— Мы? — удивленно прервал он.
— Я, — уточнила она с несчастным видом. — И другие жильцы, которые живут в этом крыле.
— И Бриан тоже? — вставил он ядовито. Ее глаза от удивления расширились.
— Ты что, шпионишь за мной?
Камерон промолчал, только решительно поднялся и начал кругами ходить по квартире; от его высокой широкоплечей фигуры комната казалась совсем маленькой. Алессандра тайком следила за ним: он подошел к окну и долго смотрел в него, затем, кивнув, как будто придя к какому-то определенному решению, подошел к дивану и остановился около него, возвышаясь над ней.
— Поехали со мной, — внезапно сказал он и направился в ее спальню.
Потребовалось несколько секунд, чтобы до нее дошел смысл его слов.
— Черт возьми, куда ты собрался? — возмутилась она, с усилием поднимаясь.
Но он не обратил никакого внимания на ее замечание, и тогда Алессандра соскользнула с дивана и прошлепала к двери в спальню. Со все возрастающим недоверием она следила за ним.
— И что ты собираешься делать?
— А как ты думаешь? — ответил он, вытаскивая чемоданы из верхней части платяного шкафа и спокойно загружая в них ее одежду.
Она кинулась к нему, сжала его руку, изо всех сил пытаясь ему помешать, но почувствовала, что схватилась за сталь.
— Камерон!
— Что? — спросил он, без всякого усилия продолжая складывать одежду в аккуратные стопки.
— Я задала тебе вопрос.
Он приостановил процесс запихивания четырех пар туфель в угол одного из чемоданов.
— Я забираю тебя домой.
Она снова начала распаляться.
— Н-но почему?
— Думаю, это очевидно. У тебя будет ребенок. Мой ребенок. Я хочу точно знать, что ты правильно заботишься о себе.
— Мне это не нужно, — выпалила она. — Я уже достаточно взрослая.
— В самом деле? — Он нахмурился. — Боюсь, что нет. В этой квартире холодно. Ты выглядишь так, будто плохо спала. Или ела, — заметил он. — У тебя есть еда?
Когда Камерон говорил таким тоном, она не могла игнорировать его. Кроме того, Алессандра чувствовала себя слабой, обиженной, и настроение у нее было жалостливое.
— У меня последнее время был плохой аппетит, — промямлила она, вспоминая недавнее утро, когда стояла над раковиной — ее тошнило до тех пор, пока она совсем не ослабела.
— Но, Алессандра, ты же сказала мне, что чувствуешь себя прекрасно. — Он наблюдал за ней с удовлетворением адвоката, пробивающего брешь в защите обвинения.
Да провались ты! Она попробовала зайти с другой стороны:
— Это совершенно естественно, что я устаю, ты это знаешь, Камерон!
— Ты больна! — ответил он так, как будто она объявила, что собирается родить четверню. — Ты не говорила, что устала!
Она вдруг почувствовала свое превосходство, и это улучшило ее настроение, потому что Камерон с того момента, как вошел в комнату, действовал на нее подавляюще.
— Утреннее недомогание, — улыбнулась она самодовольно, со знанием дела, как будто это была по крайней мере ее восьмая беременность, — является совершенно нормальным в первые три месяца. Некоторые женщины чувствуют тошноту с первого дня после зачатия.
— Кто это сказал?
— Э-э... я прочитала в книге, — призналась она.
