Елена Арсеньева - Прекрасные авантюристки (новеллы)
Марьюшка, честно говоря, не больно-то хотела знать правду. Теперь из множества ее страхов остался один — обычное беспокойство матери за здоровье дитяти. Монастырь? Какой монастырь? Не бывало того, чтобы отправляли в монастырь мать наследного царевича!
Она ни на миг не сомневалась, что царем будет ее сын. Какой из Федора государь, из убогого?! Пономарем ему быть, на колокольне звонить! Кому же завещать царство?
Да вот же он, преемник достойный, лежит на широкой царицыной постели, спит крепким сном, то хмурясь, то улыбаясь каким-то своим, непостижимым младенческим сновидениям.
Пронеслась черная туча, закрывавшая жизнь Марьюшки! Прежде тихая, вечно испуганная, она чувствует себя теперь сильной и смелой, она даже похорошела, распрямившись духовно и видя во взглядах, обращенных на нее, непривычное заискивание и почтение. Мать будущего царя, правительница!
Как странно, что этот крошечный человечек, это слабое дитя стало ее защитником и спасителем…
А спустя два года Иван Васильевич заболел. О том, что происходит с мужем, Марья узнавала только по слухам. Кажется, он умирал… И вот пасмурным мартовским утром (на дворе 1584 год по Рождеству Христову) к царице ворвался взволнованный брат Михаил и выпалил:
— Решено! Последняя воля объявлена! Царевич Федор назначен наследником, вчера государь призывал к себе всех бояр, при них завещал сыну царство, велел ему править любовью да милостью, а в советники ему поставил Ивана Шуйского, Ивана Мстиславского, Никиту Романова и Бориса Годунова…
Царица при этом имени сверкнула глазами.
— А царевич Дмитрий? Что же ему определил государь? — спросила дрожащим голосом.
— Богдан Бельский назначен его опекуном, в удел ему царь дал город Углич.
— Бельский! — пробормотала Марьюшка, и брат услышал в ее голосе такую священную надежду, словно она произносила новое имя господне.
Марьюшка провела рукою по лицу, по груди, чувствуя, как отлегает от сердца и становится легче дышать. Бельский не даст их в обиду. Он будет терпеливо выжидать, пока не истечет срок жизни Федора, а значит, неограниченной власти Годунова, а потом… потом… настанет черед Дмитрия!
Увы, радовалась будущему она недолго — всего лишь денек. А потом дошла до нее весть о том, что творится на Москве, и поразила точно громом. Слухи метались один другого страшней и нелепей.
Всех Нагих заперли в своих домах под стражей, потому что они вместе с Бельским мутили-де народ, призывали его идти в Кремль, бить Годуновых и законно названного наследника, Федора Ивановича, дабы посадить на его место царевича Дмитрия. Но по его малолетству Нагие и Бельский желали захватить власть в свои руки, и вот тут-то Русскому государству полный крах бы и настал. Ведь это против всех божеских и человеческих законов — обходить прямого наследника, назначенного самим государем! Однако какое счастье, что близ Федора Ивановича, который нравом настолько светел и добр, что никакого зла в людях не видит, всегда находится умный, разумный советник Борис Годунов! Он-де и провидел измену, он-де и отдал приказ своевременно взять смутьянов под стражу — лишь только государь испустил последний вздох. Бельский тоже находится под охраной в своем доме и готовится отъехать воеводою в какой-то дальний город — якобы для спасения от разгневанного народа.
Дворцовый дьяк Афанасий Власьев, явившийся в сопровождении двух стрельцов, принес царице Марии эти новости, лишь отошла поздняя обедня.
— Государыня, объявляю тебе волю царя Федора Ивановича, — проговорил Власьев. — Заутра, чуть рассветет, тебе с царевичем, и братьям твоим, и родственникам выезжать в пожалованный царевичу удельный город Углич. А еще жалует тебе царь свою царскую услугу, стольников, стряпчих, детей боярских, стрельцов четырех приказов для оберегания…
Как она изжила тот день до вечера — страшно вспомнить. Мысли одна чернее другой кружили в голове, словно хищные птицы. День тянулся невыносимо. Наконец Марья Федоровна услышала перебор колоколов — начали звонить к вечерне.
Настала пора идти к новому государю.
Впереди шли слуги царя, за ними — Марья Федоровна и мамка с царевичем на руках, позади — еще двое слуг. Длинные переходы, отделявшие терем от государевой половины, чудились бесконечными. И пока царица шла под их темными сводами, ей все более немыслимыми и пугающими казались намерения брата, Бельского и Романовых. Нет, это невозможно, это слишком опасно! Она упадет в ноги Федору, она…
Горло перехватило от запаха ладана, донеслось заунывное пение. Марья Федоровна проходила мимо запертых государевых палат — Грановитой и Золотой. Здесь ее муж когда-то принимал послов, а теперь по нему панихиду служат. И ни жену его, ни сына младшего даже не позвали поглядеть на покойного, отдать ему последнее целование. Да неужто их вот так и увезут в Углич, даже проститься не дадут? Какое унижение, какое поношение!
Через несколько мгновений молодая вдова вступила в небольшую палату, куда одновременно с нею в противоположную дверь вошел Федор. Вновь пахнуло ладаном, и Марья Федоровна поняла, что новый царь явился с панихиды. Глаза его были полны слез, губы дрожали.
Наверняка сейчас он, и всегда мягкий душою, особенно податлив и покладист. Самое время обратиться к нему со слезным молением…
Марья Федоровна рванулась вперед, готовая упасть на колени, но замерла на полушаге: вслед за государем вошел Борис Годунов.
Чудилось, черная птица влетела в покои — враз и красивая, и страшная. Хищная птица! Темные, чуть раскосые глаза сияли, каждая черта дышала уверенностью и силой, поступь была твердой, властной. Словно бы не с панихиды, а с торжества он шел, где его чествовали как победителя.
Что ж, так оно и есть. Победитель. Вот он — истинный царь земли Русской!
Федор Иванович целовал и крестил младшего брата, благословляя его в дорогу, а Марья Федоровна и Годунов стояли друг против друга, меряясь взглядами. Годунов смотрел снисходительно, уверенный, что подавил эту маленькую женщину своей внутренней силой. А она…
Вся гордость, угнетенная страхом супружеской жизни с самовластным и грозным царем, всколыхнулась в ней в это мгновение. Нет, не упадет она к ногам временщика, не станет молить о пощаде — все бессмысленно. Человек этот жесток и страшен потому, что наслаждается страданиями слабых. Но бог его накажет за это — рано или поздно накажет!
И в этот миг Марья Федоровна поняла, что готова на все — да, на все, только чтобы получить возможность еще хоть раз взглянуть в глаза Годунова и увидеть в них страх. Страх и неуверенность в своей участи!
