Елена Арсеньева - Грешные музы (новеллы)
Юлия услышала о нем случайно. Имя его звучало в связи со скандалом, живо напомнившим Юлии ее собственный петербургский пассаж: молодая красавица Аделаида Демюлен утопилась в Тибре, не перенесла равнодушия своего любовника, русского художника Карла Брюллова.
Художник, да еще и русский, да к тому же со скандальной славой…
Юлия почуяла товарища по несчастью, родственную душу – и заинтересовалась.
Кто такой? И что у него за душой, кроме смерти ревнивой натурщицы?
В Риме в те годы было много русских, и Юлии не преминули рассказать о Брюллове.
– Холоден, как лед. Бедная девушка засыпала его нежными письмами, а он их даже не распечатывал! Конечно, он глуховат на одно ухо – еще в детстве ударил отец, – но не слышать признаний Аделаиды было невозможно! Страшный эгоист, для него ничего не существует, кроме него самого. Как ни странно, именно это равнодушие ко всем на свете и обеспечивает ему невиданный успех у женщин! Бедняжка Аделаида – лишь одна из многих. Маркиза Висконти-Арагона с ума по нему сходила. Возила его по Италии, осыпала подарками. И что только прекрасные дамы в нем находят? Роста маленького, рыжий… – презрительно пожимали плечами одни.
– Небольшой рост его заключает в себе атлетические формы: эта широкая и высокая грудь, эти мощные плечи… не говоря уж о его прекрасной голове! Он невольно обращает на себя внимание всякого. Я не знаю мужского лица прекраснее его. Он красавец! – восхищались другие.
Впрочем, Юлию в человеке творческом интересовали не только и не столько мужские достоинства, сколько само творчество. Талантлив этот Брюллов или нет?
Постепенно она узнавала о нем все больше и больше.
Ему нет еще и тридцати. Родился в Петербурге. Предки его были французами, потом онемечились, и именно из Германии один из них был приглашен императрицей Екатериной, увлеченной созданием русского порцеллина, то есть фарфора, на только что созданный завод лепщиком глины. Потомки того Брюло были граверами, рисовальщиками… Один из них, Поль Брюло, художник-миниатюрист, стал преподавателем Академии художеств, куда поступили учиться сыновья – Александр, талантливый архитектор, и Карл… Ну, вот этот самый, из-за которого бедняжка Аделаида…
Оказывается, он стал учеником Академии в возрасте… десяти лет. Рисовать научил его отец. В Академии Карл мигом завоевал первенствующее положение среди своих товарищей, однако брата Александра искренне считал талантливее себя. Преподаватель Брюллова Егоров восхищался той чистотой античного штриха, которой обладал ученик. Товарищи нередко просили его поправлять их рисунки, и тихонько по ночам, в спальнях, он выправлял выкраденные из классов этюды. Когда наступило время конкурсов, молодой художник сумел из сухих поз академических натурщиков воссоздавать аллегорические картины, не довольствуясь точной передачей нагого тела, но выискивая мотив, почему именно в такой позе может быть изображен человек. В 1819 году он получил малую золотую медаль именно за такой этюд, превращенный им в картину «Нарцисс, смотрящий в воду».
В 1821 году Брюллов получил первую золотую медаль за композицию «Авраам и три ангела». Сюжет этот был предложен академическим советом для испытания сил молодых художников при одновременном изображении чудесного и реального. Миловидность ангелов, благородство типа Авраама, добросовестно изображенный пейзаж искупали античную барельефность композиции, которая составляла неизбежное требование всякой академической программы того времени.
Получив медаль, поощряемый первыми успехами, Брюллов счел себя человеком вполне состоявшимся и даже решился жениться. Он давно вздыхал по дочери своего профессора А.И. Иванова и сделал ей предложение. Мария Андреевна была к нему неравнодушна, однако… отказала. Честно говоря, она побаивалась необузданной страстности этого рыжего гения, а в его особенный художественный дар, в его грядущий грандиозный успех не слишком-то верила. Она ошиблась – успех ее несостоявшегося жениха окажется именно грандиозен… Однако Мария Андреевна оказалась редкостной женщиной. Когда Брюллов вернется из Италии, опьяненный триумфом, Мария Андреевна не станет рвать на себе волосы от невозможности вернуть несбывшееся и упрекать себя за ошибку, а, наоборот, будет гордиться собой: мол, если бы Карл связал с ней жизнь, то никогда не добился бы таких успехов.
Воистину так. Ведь в этом случае он не встретил бы Юлию Самойлову, которая одна была половина успеха…
А впрочем, не станем забегать вперед.
Итак, после отказа Марии Андреевны Брюллов грустил, как он полагал, от разбитого сердца. Одна работа была его исцелением.
В то время образовалось в Петербурге «Общество поощрения художеств», которое нашло дарование Брюллова необыкновенным и определило отправить его в чужие края на собственное иждивение. Общество снабдило Брюллова инструкцией, из которой следовало, что пенсионер[21] должен писать в Петербург свои впечатления, которые он вынесет из обозрения европейских галерей. Далее ему был дан совет заняться серьезным чтением и изучить практические языки настолько, чтобы «писать отчеты на диалекте той земли, в которой будет находиться». Маршрут путешествия был такой: три месяца в Дрездене, для изучения Корреджо, Рафаэля и Ван Дейка; затем следовали Мюнхен, где предложено было пробыть месяца два; а в конце концов следовала Италия – Милан, Флоренция и Рим.
В 1822 году Брюллов с братом Александром выехал из Петербурга в Ригу, Планген и Берлин. Осмотрев берлинскую и дрезденскую выставки, Карл Брюллов, пораженный Сикстинской мадонной, особенно подчеркнул то обстоятельство, что «у Рафаэля каждая черта обдумана». Гораздо менее понравился ему в Мюнхене знаменитый в то время художник Корнелиус: Брюллов нашел его сухим и условным.
Прибывши в Рим и внимательно принявшись за изучение Рафаэля, он начал постепенно понимать все безвкусие итальянской живописи XVIII века и обратился к эпохе Возрождения как к новому живительному источнику. Здесь Брюллов начал серьезно довершать свое художественное образование, копируя статуи и фрески Ватикана и работая в натурном классе. В это время он написал «Девушку у фонтана», иначе называемую «Итальянским утром». Позднее эта картина разошлась в России множеством литографий. Брюллов был обуреваем темами и идеями: то он писал Юдифь, то Олега у ворот Царьграда, то библейские сюжеты, то вакханалии. В конце 1824 года он получил через русское посольство заказ написать копию с «Афинской школы» Рафаэля, этой огромной фрески. Работа занимала Брюллова четыре года. Одновременно он написал четырнадцать портретов и картин, поражая итальянцев своим странным, холодноватым талантом и пылкостью натуры. После завершения копии Брюллов сделался одержим мыслью написать «Последний день Помпеи». Он был совершенно уверен в своих силах создать грандиозное полотно – эту уверенность немало укрепляло слово известного богача Демидова купить будущую работу.
