Алекс Вуд - В ожидании рассвета
– Пришли, – сказал Джеральд, подводя Николь к маленькой дверце.
Он достал из кармана ключ и открыл ее, пропуская Николь вперед. Дверной проем был настолько мал, что девушка едва пролезла сквозь него. Интересно, как высокий Джеральд последует за ней? Но как только Николь выпрямилась и осмотрелась вокруг, она позабыла обо всем на свете.
Джеральд привел ее на балкон, опоясывающий по периметру верхушку одной из башен. Вначале Николь показалось, что она стоит на узкой каменной площадке, а в паре метров от нее разверзлась бездонная пропасть. Девушка в страхе прижалась к стене, но, присмотревшись, поняла, что бояться нечего. Площадка была защищена надежным парапетом в половину человеческого роста, и можно было наслаждаться видом, не опасаясь оступиться и упасть вниз.
– Красиво? – спросил Джеральд, который не без труда присоединился к девушке. – Жаль только, что двери очень маленькие.
Николь осторожно подошла к парапету. Создавалось впечатление, что она парит над спящей долиной, что леса, холмы и речушки остались далеко внизу, и лишь снежные вершины молчаливых гор вторгаются в ее воздушные владения. Девушка посмотрела вниз и судорожно вцепилась в каменные перила. Темная бездна ущелья распахнула свою беззубую пасть.
– Не смотрите вниз, голова закружится, – предупредил Джеральд.
Девушка с облегчением почувствовала, как он обнял ее и аккуратно отвел ближе к надежной стене.
– Здесь ужасно высоко, – выдохнула Николь.
– Замок стоит на краю скалы, – заметил Джеральд. – Глубина пропасти – по меньшей мере тысяча футов. Прибавьте к этому высоту замка и самой башни…
Джеральд замолчал, давая Николь время осмыслить услышанное. Невероятная высота ужасала, но девушке не хотелось уходить обратно. Как и накануне ночью, луна окутывала все мягким светом, придавая пейзажу волшебную эфемерность. Все было почти как вчера, только вчера рука Джеральда не сжимала ее талию, и Николь была готова стоять на смотровой площадке всю ночь, лишь бы ощущать его присутствие рядом с собой…
Порыв ветра заставил девушку поежиться.
– Я неисправимый болван, – растерянно произнес Джеральд. – Вы же простудитесь на этом холоде.
– Ничего, – пробормотала Николь, счастливо улыбаясь.
У нее не было поводов жаловаться. Раз ей холодно, она имеет полное право обнять Джеральда обеими руками и прижаться щекой к его плечу. Исключительно для того, чтобы согреться!
Так Николь действительно стало теплее. То ли они прислонились к башне и укрылись от пронизывающего ветра, то ли тело Джеральда согревало ее, то ли ее собственное сердце колотилось как сумасшедшее и заставляло кровь быстрее бежать по жилам. Она не знала, в чем дело, но точно знала одно – так хорошо она никогда себя не чувствовала…
Джеральд сказал что-то насчет необыкновенно полной луны, и девушка подняла глаза, чтобы посмотреть на это чудо. Луна круглым шаром действительно светилась над башней, но Николь не видела ее. Горящие глаза Джеральда заворожили ее. Она позабыла о том, что находится в объятиях малознакомого мужчины, что бесстыдно не сводит с него глаз. И горы, и пропасть в двух шагах совершенно вылетели у нее из головы. Николь сознавала только, что Джеральд с восхищением смотрит на нее, и что его губы стремительно приближаются к ней…
Подобной смелости Николь от себя не ожидала. Одно дело – позволить малознакомому мужчине поцеловать себя, и совсем другое – страстно откликнуться на его поцелуй, обвить руками его шею и прильнуть к нему всем телом. Она сознавала, что ведет себя глупо и неприлично и что Джеральд вправе подумать о ней все, что угодно. Но впервые в жизни Николь не останавливал страх перед тем, что о ней могут подумать. Как приятно ни на кого не оглядываться, а делать то, что хочется больше всего на свете! Удивительно лишь то, что она, обычно такая рассудительная и осторожная, бросается в объятия мужчины, с которым познакомилась три дня назад…
Николь желала бы, чтобы он длился вечно, этот поцелуй на башне старинного замка. Неважно, что холодный ветер задувает под легкое платье, а бездонная пропасть в двух шагах терпеливо поджидает жертву, что от мрачного пейзажа при свете луны неприятно сосет под ложечкой. Поцелуи Джеральда пробуждали в ее теле неведомую истому, и Николь отвечала на них со всем нерастраченным пылом юности.
Наконец он оторвался от ее губ и с тревогой прошептал:
– Ты не замерзла?
– Н-нет, – ответила Николь, хотя у нее зуб на зуб не попадал.
Но Джеральда нельзя было обмануть.
– Давай вернемся в замок, – предложил он. – Иначе ты простудишься.
– А ты? – задиристо спросила она. – Ты одет не теплее меня…
– Я стреляный воробей, меня ветром не проймешь, – хрипло рассмеялся он. – Я частенько коротаю на этой башне предрассветные часы.
Николь представила себе, как он в одиночестве стоит на площадке самой высокой башни и напряженно всматривается в темноту. Представила и содрогнулась. Все-таки как много непонятного в Джеральде Уэйне!
– Но ведь здесь страшновато одному, – наивно заметила она.
– А мне нравится, – усмехнулся Джеральд и привалился спиной к каменной кладке башни. – Прислушайся, какая здесь тишина! Люди попрятались по комнатам и не отравляют своим дыханием красоту… Сейчас правят горы, и луна, и ночь… В такие минуты понимаешь, что человек не в состоянии создать ничего более прекрасного, чем уже создано Богом. И хочется оторваться от земли и птицей взмыть под облака. Представляешь, какой оттуда открывается вид? Или же рыскать по лесам в обличье волка, вдыхать запахи, недоступные слабому человеческому обонянию, чувствовать силу в каждом мускуле… Зато, как только наступает рассвет, все, конец покою. Испуганные птицы улетают, волки в страхе прячутся в лесной чаще. На сцену выходит его величество Человек и думает, что бы ему уничтожить и испортить из того, что еще не уничтожено и не испорчено…
В голосе Джеральда было столько горечи, что Николь стало не по себе.
– За что ты так ненавидишь людей? – спросила она, несмело протягивая руку к волосам Джеральда.
С величайшей осторожностью, словно опасаясь, что он в любую минуту может отпрыгнуть от нее, Николь коснулась непослушной черной пряди, которая все время лезла Джеральду в глаза. Она ожидала, что он недовольно отшатнется, но молодой человек не шевелился, и Николь робко поправила его густые волосы. Они были такими мягкими и шелковистыми на ощупь, что она могла бы вечно гладить их. Но было в Джеральде нечто, что не располагало к нежности, и Николь с сожалением убрала руку.
– Мне не за что их любить, – пожал он плечами.
