Ирина Кривенко - Доверенность на любовь
— Все это я могу подарить тебе, если хочешь. Используешь при оформлении новой квартиры.
— Довольно мрачное замечание, если учесть первоначальное назначение этих вещей.
Оксана Лозинская села за сколоченный из досок стол и разложила перед собой подарки.
— Это, как я понимаю, медальон. Но почему такое невыразительное лицо?
— Это один из двух вариантов медальона. Вариант называется «женский», — принялся объяснять Александр. — Так сказать, заготовка. Когда клиент, извини, заказчик приносил фотографию клиента, то я брал зубоврачебный бур и, сличая медальон с фотографией, делал портрет: вырезал глаза, ноздри. Короче, придавал ему сходство. На изготовление одной такой побрякушки уходило часа три, не больше. Зато стоил он — о-го-го. По тем временам я мог позволить себе жить на эти деньги целых два дня и не скромничать.
— Да, и тут серийное производство, кич, — вздохнула Оксана. — Ну, про назначение веночка ты мне можешь не объяснять. Я сама насмотрелась таких на загородных кладбищах.
— Наверное, я отлил их с полмиллиона, — не без гордости признался Александр.
— А это что? — попыталась открыть банку из-под кофе Оксана, но металлическая крышка уже успела приржаветь.
Линев вытащил откуда-то большущий нож и, отковырнув им крышку, высыпал содержимое на доски сюда. Перед Оксаной рассыпались буковки. Аккуратные, тоже отлитые из эпоксидки, смешанной с бронзовыми опилками.
— Это мое последнее изобретение перед закрытием похоронного бюро — наборные шрифты. Раньше я делал каждую надпись отдельно и потом отливал ее, а когда эпоксидка загустевала, разбивал форму. Со временем я усовершенствовал процесс и из этих буковок собирал слова, а потом по ним отливал форму.
— Надеешься, они тебе больше не понадобятся, если даришь их мне?
— Возьми. Из них можно сложить самое прекрасное слово, а можно самое плохое.
Оксана смешала буквы руками, так словно перед ней были костяшки домино, а затем по одной принялась выкладывать их слева от себя.
— Интересно, интересно, — наклонился Александр так низко, что его волосы легли Оксане на плечо.
Она одну за одной уверенно клала буковки, а Александр читал их по мере появления. «Оксана Лозинская», — в конце концов сложились слова.
— А теперь мой ход, — остановил ее Линев и выбрал из буковок те, которые подходили к его имени: «Александр Линев».
— А дальше что? — лукаво улыбнувшись, осведомилась Оксана.
— А дальше не знаю, — ответил ей почему-то очень серьезно Александр.
— Наверное, тут должны быть знаки «плюс», «равняется», или таких штучек вы не делали для надмогильных памятников?
— Прости, я хочу побыть один! — внезапно выкрикнул Александр и посмотрел прямо в глаза Оксане.
Та вздрогнула. Она не ожидала такого поворота событий.
— Я чем-то обидела тебя?
— Нет, извини, это я во всем виноват. Не нужно было делать этот идиотский подарок.
— Я все-таки заберу эти вещи. Они мне нравятся.
— Рад за тебя, — Александр говорил так, словно он имеет какие-то права на Оксану.
Уже стоя в самом низу лестницы, Лозинская обернулась и положила руку на плечо Александру.
— Я не хотела тебя обижать.
— Ты здесь ни при чем.
— Так в чем же дело?
— Я сам спровоцировал тебя прийти сюда и ты возможно, рассчитывала — между нами что-то произойдет.
— В общем — то, Да, — согласилась Оксана и тронула пальцами свои волосы, только сейчас ощутив, что они еще мокрые.
— Я тоже хотел этого, а потом, когда увидел буквы, сложенные на столе в наши имена, понял: я не смогу, во всяком случае сегодня, переступить через ту грань, которая отделяет меня от мертвой жены.
— Прости, — с горечью произнесла Оксана, — я не хотела, чтобы сегодня тебе было плохо.
— Я тоже.
Лозинская повернулась и побежала вверх по лестнице, спотыкаясь чуть не о каждую ступеньку. Она чувствовала себя ужасно глупой и бестолковой. «Почему я хочу вмешиваться в чужую жизнь? В конце концов, он только рабочий, которому я плачу за то, что он делает. Зачем мне нужно лезть в чужую душу, узнавать чужие тайны, переживать за чужое горе. Достаточно и своих неприятностей».
Когда Оксана добежала до самого верха, резко погас свет и, обернувшись, она увидела только черное жерло уходящего вниз хода. Она изо всех сип навалилась на массивную металлическую дверь и та с противным скрипом закрылась.
ГЛАВА 7
После того вечера, когда Оксана Лозинская уже готова была отдаться Александру Линеву, женщина чувствовала себя ужасно глупо. Когда она поздно вернулась к Валентине Курловой, та как-то странно посмотрела на нее.
— Ты в порядке, Оксана?
— А что?
— Вид у тебя какой-то странный.
— Вот уж не думала, — Оксана мельком посмотрела в зеркало.
Было такое впечатление, словно она долго плакала. Покраснели глаза, уголки губ обиженно дергались.
— Не знаю. С чего ты взяла?
— Мне кажется, Оксана, ты начинаешь скучать без мужчины.
— Этого добра везде навалом, только ленивая не поднимет.
— Да, но вот тех, с кем хотела бы иметь дело, не так уж много.
Женщины как всегда перешли на кухню, хоть часы уже и показывали двенадцать ночи.
— Нет, мы с тобой явно выбились из нормального ритма, — Валентина показала рукой в распахнутое окно на темный, вымерший противоположный дом.
— Ты думаешь, там все спят? Наверное, просто электричество отключили.
— Еще не хватало, чтобы и у нас выключили. Я лично не представляю себе жизни без электричества. Ни тебе музыки, ни телевидения. Даже лифт, и тот застрянет.
Оксана задумчиво посмотрела на свою подругу.
— А мне временами хочется, чтобы исчезло все, что символизирует собой цивилизацию. И тогда можно было бы… — она замолчала.
Зато Валентина ехидно добавила вместо нее:
— Тогда оставалось бы заниматься любовью. Наверное, это единственное из удовольствий, доставшихся нам от предков.
— Ты ошибаешься. Наверное, именно это они считали работой, а не удовольствием.
Женщины засмеялись.
— А все-таки ты выглядишь довольно странно. По-моему, у тебя в жизни происходит надлом.
— Ну, конечно же. Я разошлась с мужем.
— Это надломом не назовешь. Любить ты его давно не любишь, так что всего лишь оформила, так сказать, свои отношения официально.
— Мы еще не в разводе.
— Штамп в паспорте — это ерунда, — улыбнулась Валентина, — о нем не стоит вспоминать. Но вот попомнишь мои слова: вы с Виктором уже никогда не будете вместе.
— Почему?
— Ты же назвала его козлом.
