Розамунд Пильчер - Конец лета
– Рано утром, около шести. Бабушка, чай у нас остался?
Она сняла крышку чайника и заглянула внутрь.
– Совсем мало. Пойду налью полный.
– Лучше попроси миссис Ламли...
– Я сама. У нее ноют ноги. Я заварю, мне все равно надо с ней поговорить насчет обеда. Что-то захотелось фазана в горшочке.
Когда бабушка вышла, Синклер заметил:
– Фазан в горшочке – это восхитительно, – и взял меня за руку, слегка сжав запястье холодными сильными пальцами. – Мне нужно поговорить с тобой.
– О чем? – с замиранием сердца пробормотала я.
– Не здесь. Я хочу пообщаться с тобой наедине. Давай после чая прокатимся в машине. Доедем до Бенгерна и полюбуемся восходом луны. Согласна?
Если он хотел с глазу на глаз рассказать мне о Тессе, то салон «лотуса» – самое подходящее место.
– Хорошо, – кивнула я.
Поездка в «лотусе» обогатила меня жизненным опытом. Хотя я пристегнула ремень безопасности, у меня возникло ощущение, что сейчас я улечу на Луну, а скорость, с которой Синклер вел машину, только усугубляла это чувство. Когда мы свернули с проселочной дороги на магистраль, я с ужасом увидела, что стрелка спидометра за несколько секунд подскочила до отметки 70 миль в час, а поля, изгороди и дома мелькают за окном с головокружительной быстротой.
– Ты всегда ездишь так быстро?
– Дорогая, разве это быстро?
Не зная, что сказать, я промолчала. Через минуту мы уже стояли на горбатом мосту. Здесь Синклер чуть притормозил, чтобы в следующую секунду еще быстрее устремиться вперед. У меня душа ушла в пятки. Не снижая скорости, мы проскочили участок, где велись ремонтные работы, и я поблагодарила Бога за то, что в это время горел зеленый свет.
В Кепл-Бридж действовало тридцатимильное ограничение скорости. Из уважения к местному полицейскому и к моему огромному облегчению, Синклер сбавил скорость. «Лотус» медленно тащился по улицам города, но едва мы миновали последний дом, как кузен снова решил отвести душу. На открытом, убегающем в необозримую даль шоссе машин не просматривалось, и наш «лотус» рванул с места в карьер, словно застоявшийся конь.
Наконец мы проскочили поворот и выскочили на узкую боковую дорогу, которая, круто петляя, вела к вершине Бенгерна. За окном с калейдоскопической быстротой мелькали поля, фермы и огороженные луга. Потом все чаще стали попадаться заболоченные участки с бурой травой и зарослями вереска, где паслись стада черных овец, равнодушно поворачивающих головы в нашу сторону. Холодный воздух, врывавшийся в открытое окно, приносил с собой запах торфа. До окутанной туманом горной вершины оставалось совсем немного, когда Синклер вдруг вырулил на придорожную площадку и заглушил мотор.
Перед нами расстилалась мирно дремавшая равнина. Над ней низко нависало бледно-бирюзовое небо, скорее зеленое, чем голубое, купавшееся в розовом свете заходящего солнца. Далеко под нами лежало элвинское озеро, неподвижное и яркое, как драгоценный камень, а справа от него серебристой лентой извивался Кепл. Везде царила первозданная тишина, нарушаемая лишь криками кроншнепов да порывами ветра, бившими по корпусу машины.
Синклер отстегнул свой ремень и, видя, что я не следую его примеру, нагнулся ко мне. Я повернулась к нему, и он, не говоря ни слова, взял мое лицо в руки и поцеловал. Я мягко оттолкнула его и напомнила:
– Ты о чем-то хотел поговорить?
Кузен улыбнулся и, ничуть не смущаясь, немного приподнялся. Зачем он полез в карман?
– Я приготовил подарок. – Синклер вытащил футляр и раскрыл его. Мне показалось, что я вижу кусочек неба, расцвеченный сверкающими звездами.
На миг у меня закружилась голова, я словно стала куда-то проваливаться. Сделав над собой усилие, я с трудом произнесла:
– Но, Синклер, оно предназначается не мне!
– Конечно тебе. Смотри! – С этими словами кузен вынул кольцо, небрежно бросив футляр на приборную доску, и, прежде чем я смогла остановить его, взял мою левую руку и уверенно надел кольцо на безымянный палец. Я попыталась было снять его, но Синклер сжал мои пальцы, так что камни больно врезались в кожу.
– Оно не может быть моим...
– Оно твое, и только твое.
– Синклер, нам надо поговорить.
– Поэтому я привез тебя сюда.
– Нет, я не об этом. О Тессе Фарадей.
Если я рассчитывала, что шокирую его, то ошибалась.
– Что тебе известно о Тессе Фарадей? – В его словах я услышала скорее снисхождение, чем огорчение.
– Мне известно, что у нее будет ребенок. Твой ребенок.
– И как ты это узнала?
– Когда раздался тот ночной звонок, я решила снять трубку, но ты опередил меня. Я услышала по параллельному аппарату... как она... сказала тебе...
– Так это была ты? – с облегчением выдохнул он, видимо разрешив для себя какую-то дилемму. – Я подумал, что это помехи на линии. Очень тактично с твоей стороны, что ты не стала слушать дальше.
– И как ты собираешься поступить?
– Как? Да никак.
– Но у этой Девушки будет ребенок!
– Дорогая Дженни, мы не знаем, чей это ребенок.
– Но он может быть твоим.
– О да, может. Но это еще ничего не значит. Я не собираюсь расплачиваться за чужие ошибки.
Я вспомнила Тессу Фарадей, веселую симпатичную девушку, доверчиво прижимающуюся к Синклеру. Удачливая спортсменка, покорившая весь горнолыжный мир. Молодая особа, которую восторженно приняла моя бабушка. «Прелестная девушка» – так бабушка отозвалась о Тессе, а она редко ошибается в людях. Это никак не вязалось с тем образом, который Синклер пытался мне навязать.
– Ты говорил с ней? – осторожно спросила я.
– Как не говорить, говорил, конечно.
– И что она ответила?
– Она ответила, – пожал он плечами, – что если я так считаю, то она примет меры.
– Неужели ты так все и оставил?
– Да. Мы так все и оставили. Не будь наивной, Джейн. У нее довольно богатый сексуальный опыт. Она разумная девушка. – Все это время Синклер не отпускал мою ладонь, но вот его хватка ослабла, я принялась сжимать и разжимать затекшие пальцы, а он поглаживал указательным пальцем кольцо, словно желая поплотнее насадить его. – Как бы там ни было, я сообщил ей, что женюсь на тебе.
– Что ты сказал?
– Дорогая, сообщил Тессе, что женюсь на тебе.
– Ты не имел права так поступать... ты даже не спросил меня!
– Конечно, я спросил тебя. О чем, по-твоему, мы говорили на днях? Что, по-твоему, я делал?
– Прикидывался.
– Нет... я не шутил. Ты сама это прекрасно знаешь.
– Ты не любишь меня.
– Нет, я люблю тебя, – заверил он, стараясь придавать голосу убежденность. – Находиться возле тебя, после того как ты вернулась в «Элви», – это самое лучшее чувство, которое я когда-либо испытывал. Ты такая непосредственная, Дженни. Иногда ты наивна, как ребенок, но временами изрекаешь удивительно мудрые вещи. Когда ты рядом, у меня душа поет. И ты очень симпатичная. Еще ты понимаешь меня лучше, чем я сам. Разве все это не важнее любви?
