Лилиан Тревис - Всё изменила любовь
— Значит, сегодня мы поженимся?
От необходимости принять скорое решение у Эмили захватило дух.
— Сегодня вечером. — Лицо Джеймса просияло, как у мальчишки, увидевшего под елкой новенький блестящий велосипед, о котором он мечтал всю жизнь. — Чтобы святой отец мог вернуться домой.
Эмили смотрела на него во все глаза. Джеймс неисправимый оптимист, и ей это начинало нравиться!
— А священник случайно не привез мне свадебное платье?
— Нет, он далек от подобной суеты. Зато я позаботился о том, чтобы платье соответствующего размера прибыло с ним на одном самолете.
Джеймс, похоже, предусмотрел все.
Она выходит замуж. Сегодня. За Джеймса.
Невероятно!
11
Эмили залезла в ванну с намерением расслабиться и собраться с силами. Но сердце не унималось и бешено колотилось в груди.
Час спустя она станет женой Джеймса.
Понежившись в теплой воде, Эмили встала и вытерлась пушистым полотенцем, после чего облачилась в строгое белое платье, подаренное Джеймсом. О том, что ждет ее после свадьбы, Эмили старалась не думать.
Что будет через два часа? Смогут ли они заниматься любовью пять часов подряд? Эмили задержала взгляд на своем отражении в зеркале. У нее было испуганное лицо, но глаза светились радостью и надеждой.
Пять часов любви представлялись вполне реальными.
Священник, мужчина средних лет, был упитанным и очень дружелюбным. Он подробно рассказал Джеймсу и Эмили о порядке брачного ритуала. Закончив, он спросил, нет ли у жениха с невестой вопросов. Джеймс и Эмили дружно покачали головами.
— Тогда приступим.
Церемония заняла всего пятнадцать минут. Как только святой отец благословил их, Эмили показалось, что на минуту перед ней возник образ Берта.
Когда видение исчезло, она ощутила неземное умиротворение. К ее глазам подступили слезы, но Эмили не заплакала. Она взглянула на Джеймса и поразилась, увидев в его глазах слезы счастья.
Почувствовал ли он тоже присутствие Берта?
— И я объявляю вас мужем и женой, — произнес священник заключительные слова.
Эмили подняла лицо к Джеймсу, и они поцеловались.
Он любит ее. Он ее любит!
— Спасибо, — прошептала она.
Джеймс прижал ее руку к своей щеке.
— Я люблю тебя, — добавила Эмили.
— Знаю.
— Откуда?
— Я всегда знал это.
Ей хотелось как можно быстрее уединиться со своим молодым мужем в спальне, но еще предстояло заполнить бумаги. Странно, но почему-то Эмили не помнила эту часть церемонии, когда выходила замуж за Берта.
Священник показал, где расписаться. Эмили взяла ручку и поставила подпись под своим именем. Эмили Джейн Витте.
Ее взгляд упал на имя мужа. Джеймс Виктор Энрикес…
Энрикес.
Энрикес?! Как это возможно? Они говорили об этом совсем недавно, и Джеймс сказал, что это фамилия его отца, а он Митчел.
— Нет! — воскликнула Эмили, чувствуя, как в ней закипает негодование.
Она не станет это подписывать. Они условились говорить друг другу правду. Правду, и ничего, кроме правды. Но Джеймс по-прежнему что-то от нее скрывает! Неужели так будет продолжаться вечно?
— Что такое?
Джеймс сделал к ней шаг. Эмили попятилась.
— Кто ты такой, черт подери?!
Джеймс выразительно посмотрел на священника. Тот поспешно исчез. Джеймс закрыл за ним дверь.
— Ты знаешь, кто я, — отозвался он, возвращаясь к Эмили.
Но на этот раз она не позволит задурить ей голову! Как может Джеймс вести себя, словно ничего не случилось?
— Я знаю Джеймса Митчела, — возразила Эмили, чувствуя себя в белом платье невесты совершенно беззащитной. — Мне неизвестен Джеймс Виктор Энрикес. А в свидетельстве о браке говорится, что я вышла замуж за Джеймса Виктора Энрикеса.
— Эмми.
— Ты был для меня Джеймсом Митчелом с момента нашей первой встречи.
— Митчел — это девичья фамилия моей матери. Моя настоящая фамилия…
— Тогда почему ты Митчел? Почему и в школе тебя все называли Митчелом?
— Так захотела моя мать.
— А какая фамилия стоит в твоем свидетельстве о рождении?
— Энрикес.
Конечно. Она стиснула кулаки.
— Но я спрашивала тебя об Энрикесе, и ты не сказал, что это твоя фамилия!
— Потому что я ею не пользуюсь.
— Но она известна священнику, известна Пабло Санчесу…
— Фамилия Энрикес стала одним из моих псевдонимов.
Эмили трясло от гнева, и она не могла подобрать подходящих слов. Фамилию Энрикес она хорошо знала. Эта семья была богатой и могущественной.
— Мы дружили столько лет, и ты ни разу не упомянул фамилию Энрикес. Никогда ничего мне не рассказывал о семье своего отца. Значит, Виктор Энрикес — твой отец?
— Да.
— Тебе не кажется, что об этом стоило бы рассказать?
— Мне это не приходило в голову. Это всего лишь фамилия.
Это была не только фамилия. Это была семья. Его семья.
— Моя мать очень любила моего отца, — сказал Джеймс. — И я знаю, что и он любил нас. Он открыл на мое имя банковский счет и позаботился, чтобы мать после его смерти ни в чем не нуждалась. Может, он был далек от идеала, но он мой отец, и я дорожу этим.
— И Том все об этом знает?
Лицо Джеймса окаменело.
— Том знает, что он никогда не станет мне отцом и что он нужен матери. Смерть Виктора едва ее не убила. Если бы не Том, она бы не пережила этого.
— Как и в нашем случае. Если бы не ты, я бы не сидела здесь сейчас. Но ты любишь меня.
Твердая линия его рта смягчилась.
— Глубоко и страстно, — сказал Джеймс.
— Глубоко и страстно, Джеймс Виктор Энрикес, — сказала Эмили и подставила ему губы для поцелуя.
12
Глубоко и страстно. Это истинная правда, думала Эмили, расхаживая по комнате. Я люблю Джеймса глубоко и страстно, но никогда в жизни так безумно не волновалась.
Ты же не девственница, успокаивала она себя. Ты знаешь что чему.
Но секс с Джеймсом почему-то представлялся ей чем-то запредельным.
В этот момент в комнату вошел Джеймс. Он был в халате.
— Я все еще одета, — промолвила Эмили, смущаясь. — Мне переодеться?
— Нет, — хрипло отозвался он и посмотрел на нее так, словно она была единственной женщиной на земле. — Шампанское еще не открыла?
— Я ждала тебя.
— Благодарю.
Джеймс ловко откупорил бутылку. Пробка выскочила из горлышка с громким звуком. Он наполнил бокал пенящейся жидкостью и протянул Эмили.
Отпив немного, она вернула бокал Джеймсу. Он сделал несколько больших глотков и, обняв ее за талию, притянул к себе и поцеловал. От этого поцелуя у Эмили подкосились ноги, а тело перестало ей повиноваться.
