Рене Маори - Любовь и ревность. Хроники
В моем голосе проскакивали просительные нотки, и я начинал себя за это ненавидеть. Но больше, чем уважение к себе самому, мне нужно было его доверие. Я вспомнил эту комнату. Вспомнил, витающий там, слабый аромат духов, исходящий от платьев. Небрежно брошенный на спинку стула спортивный костюм, который я запретил стирать, еще сохранял изгибы Антонии. Я не заходил туда, и разрешал Мине делать только поверхностную уборку, чтобы как можно дольше сохранить иллюзию ее пребывания в доме. Сейчас я вдруг понял, что комната – лишь мавзолей моих умерших чувств. А этот человек, что сидел напротив, делал утрату еще горше.
– Вы ничего не знаете, – сказал я. – Вы не знаете, как было на самом деле. Хорошо, я расскажу все.
Последний проблеск здравого смысла прокричал мне, что не стоит этого делать. Воспоминания вредны для психики, а произнесенные вслух воспоминания могут свести с ума. Но так ли уж страшно для сумасшедшего сойти с ума?
– Я познакомился в Антонией через газету знакомств. Прочел маленькое объявление, подписанное именем «Анна». В нем не было обычных рассказов о себе – добрая, красивая, хозяйственная и прочее. В нем вообще ничего не было, кроме одной единственной фразы. «Познакомлюсь с умным мужчиной». Что она подразумевала под словом «умный» понять было сложно. Это стало ясно уже после нашего знакомства. Для нее умным был тот, кто не препятствовал ее свободе. В слово «свобода» она тоже вкладывала свой смысл.
Потом, когда мы были уже женаты, я узнал, что оказался единственным мужчиной, откликнувшимся на ее объявление. Остальные, видимо, не считали себя умными. А я попался как последний дурак. Но это было уже после.
А в первую встречу я был поражен красотой Антонии. Вы ведь помните свою сестру? Ее внешность, ее манеры вызывали восхищение у всех, кто ее видел. Эти черные волосы, эти темные глаза…, – я прямо взглянул в лицо Марка, и продолжил, – вот точно такие же, как ваши.
Он смутился, и знакомым движением поднес правую руку ко лбу, потер безымянным пальцем чуть заметную морщинку. Мне был знаком этот жест, я видел его сотни раз, когда на мои настойчивые вопросы Антония не желала отвечать. Это был жест смущения и замешательства. И он оказался тем самым катализатором, который заставил мою память нестись вскачь и без тормозов. Мимо всех тех ничего не значащих событий, прямо к апофеозу ужаса.
– Да, мы встретились и поженились. И были вполне довольны друг другом. – Безжизненно продолжил я. – Я гордился красотой своей жены, я делал все для того, чтобы эта красота блистала еще ярче. И сам вырыл себе могилу. На смену радости и восхищения пришел страх потери. Сначала это был маленький страх. Я начал замечать, направленные на нее, взгляды мужчин. В них сквозили те же чувства, которые я только что вам описал. Но проглядывало и другое – зависть, желание отнять ее у меня. Мне были понятны эти желания. Но, к ужасу своему, я заметил, что и Антония жадно ловила все эти авансы, расцветала от них. И все больше стремилась ходить в театр и на прогулки. На всякие глупые вечеринки. Словом, туда, где собиралась наиболее праздная публика. Наша совместная жизнь к тому времени приобрела уже черты рутины. Но Антонии всегда хотелось остроты ощущений, а что я мог ей дать сверх того, что давал? Вы же знаете, я болен. У меня агорафобия. В то время припадки случались реже и не были такими сильными как теперь. Но, все равно, каждый выход из дома становился для меня подвигом. И чем больше ей хотелось развлечений, тем тяжелее мне было ее сопровождать. И тем сильнее становился мой самый страшный страх – остаться одному.
Болезнь постепенно выдвигала все новые условия, хотя участившиеся припадки отвлекали меня от мыслей об Антонии. Сейчас, я иногда думаю, что и сама эта болезнь была защитной реакцией организма от более сильного яда – ревности. Когда тебе страшно выйти из дому, не думаешь о других переживаниях.
– То есть, вы хотите сказать, что не будь Антонии, вы никогда бы не заболели? – с легким сарказмом спросил он. – Вы ее обвиняете, вместо того, чтобы обвинить самого себя? Ведь это вы срубили сук не по себе, вместо того, чтобы найти жену тихую и домашнюю. Для чего вам понадобился весь этот блеск? Из всего того, что вы сказали, а наговорили вы много, совсем не следует, что вы любили ее. Подумаешь, оказаться брошенным мужем не так уж и страшно. Я понял – вы боялись общественного мнения.
Он вскочил и принялся расхаживать по комнате:
– Важны только ваши переживания. А почему бы и не подумать о ней?
– Да, – подтвердил я, – мои переживания мне важны. Что у нас у всех есть, кроме нас самих? Любил ли я ее? А вы как думаете? Хотя знаю, вы думаете, что чувства мои – это чувства собственника, но никак не влюбленного. Словно бы это разные вещи. Сейчас вы еще скажете, что если любил, то должен был отпустить и испытать по этому поводу тихую радость. И тогда я вам отвечу – вы не женаты, я это знаю. Только не женатый и не влюбленный человек, может придумывать такие глупости. Как только мы переносим свои чувства на другое существо – оно вместе с этими чувствами становится нашей эмоциональной собственностью.
– Возлюбленная и жена, зачастую являются совершенно разными женщинами, – парировал Марк. – На жену распространяются права собственности, на возлюбленную – нет.
– О чем мы спорим? – возразил я. – Она была для меня и тем, и другим. И мне ли не знать, что это такое? Но, продолжу... Антония все порхала, а я все глубже уходил в себя. Она мчалась днем по магазинам, а я оставался дома, представляя мучительные сцены ее измен. Она уходила вечером в театр с подругой, которая заезжала за ней. Я видел эту подругу, говорил с ней. Но после их ухода, мне мерещились отвратительные оргии с участием обеих. Нанять сыщика я не мог, так как умер бы, приняв правду из чужих уст. Пытался следить сам, но безрезультатно, потому что во время этих походов думал только о возможности приступа, и поэтому был невнимателен. Скажу честно, я боялся получить подтверждение. Вот такой я трус – боялся измены, боялся узнать о ней. Утешало лишь одно, Антония всегда возвращалась домой. Из магазинов с покупками, их театра с программкой и новым биноклем. Всегда-всегда при ней было какой-то предмет, подтверждающий ее искренность.
– Так что же вам еще было нужно?
– Покупки можно было сделать за полчаса, а она отсутствовала два. Программку можно было подобрать возле театра, а бинокль купить в киоске. Если бы мне не нужно было оправдываться, я выкинул бы программку, заявляю это вам честно. А она – приносила ее домой. Я мечтал поверить ей безоговорочно, но у меня ничего не получалось.
Так продолжалось два года. Я превратился в неврастеника, шарахающегося от собственной тени. Мое психическое здоровье ухудшалось. За два года совместной жизни, я, казалось, постарел на десять. Посмотрите на меня. Как вы думаете, сколько мне лет?
