Чернокнижница - Ее сердце
Изумленный вдох:
— Гарри…
— Что — Гарри?! Возвращаюсь с операции, время за полночь, Лили дома одна в истерике бьется… Я чуть со страху не умер — вдруг что случилось? А Джинни, видите ли, к подружке пошла в гости! Засосов на шее ей тогда, похоже, тоже подружка наставила…
Мерлин…
— Мерлин…
— Молчи и наливай.
— Молчу. Наливаю.
Кашель, сдавленное сипение:
— Плохо пошла…
Подобрав полы мантии, чтоб не споткнуться ненароком, я мелкими шажками двинулся прочь, молясь, чтоб преподаватели не засекли меня на открытом повороте лестницы. Впрочем, не заметили же, когда я шел сюда, значит, шансы есть. Но все-таки я не удержался и взглянул вверх, на площадку Астрономической башни.
Они сидят прямо на холодном полу. Забились в угол, прижались друг к другу, как затравленные звери в логове. Из-за широких мантий они кажутся одной большой бесформенной кучей, над которой белеют два лица. Тусклый свет палочки, воткнутой в щель между древними камнями пола. Ополовиненная бутылка огневиски мерцает елочной игрушкой. Две слившиеся фигуры, одна тень на стене. Изломанные, уставшие, обессиленные, цепляются друг за друга, пытаясь сохранить жалкие крупицы тепла, и глушат алкоголем боль искалеченных душ… Герои войны. Живые легенды.
На сердце муторно. Осторожно спускаясь вниз, слышу за спиной:
— Кстати, передай Ханне, чтоб усмирила свою ненормальную Уинкль.
— А что такое?
— Барсуки совсем помешались. Бывает, что у человека не все дома, а тут следующая стадия — все ушли. Ты разве не слышала? Они вчера на практическом занятии обнаружили, что Ступефаями можно двигать предметы, и весь урок играли в пятнашки. Стульями. Половина райвенкловцев в Больничном крыле, а этим землеройкам хоть бы что.
— А ты-то на уроке для чего?
— А как ты думаешь, можно ли подняться с пола, когда над головой тридцать придурков Ступефаями швыряются?.. Про летающие стулья я вообще молчу.
До слизеринской гостиной я бежал со всех ног, будто кто под зад пинал. В спальне, отдышавшись, понял одно: я больше никогда не смогу назвать Поттера «синей рожей», а Грейнджер — «грязнокровной выскочкой».
А это значит, надо думать, чем теперь доставать Розу Уизли и Джеймса Поттера.
* * *В одно солнечное воскресное утро декабря стало ясно: хаффлпаффская зараза перекинулась на Гриффиндор. Немногочисленные кошаки, спустившиеся к завтраку, выглядели помято и патологически радостно. «Санни», «Вот так гульнули!», «Фантастика!», и снова «Санни» — долетало до нашего стола. Барсуки, коих было еще меньше, ничтоже сумняшеся пересели за гриффиндорский стол и на восторги кошаков отвечали торжествующе: «Мы же говорили!» и «А вы не верили!»
Столкнувшись с неразлучной четверкой — двое Уизли и двое Поттеров, ночной кошмар Северуса Снейпа! — я высокомерно пробурчал что-то о повальном отупении и выносе остатков грязнокровных мозгов. Геройские отпрыски переглянулись, перемигнулись — и разоржались, как стадо лошадей.
— Ах да, я же забыл, вас ведь не пригласили к Санни, лорд Малфой! — Хохотал Джеймс.
— Бедненький, у них же там в подземельях тоска! Зеленая! — Фыркнула Роза.
— Ну сами посудите, что ему делать у Санни? — Хью Уизли изо всех сил старался сохранять традиционную глубокомысленную физиономию. — Крутые слизеринские парни ведь не танцуют… Они даже ходят с трудом.
— О да! — загнулся Ал. — От такой рожи пиво — и то скиснет!
Я не успел открыть рот, чтобы отпустить подобающий ответ, как из-за поворота появилась Санни во главе толпы барсуков. Сияя, как начищенный галлеон, она завопила:
— Ребята, ну где вы там! Давайте скорее, Форвик все придумал уже!
Форвик? Староста Райвенкло?!
Роза Уизли торжествующе ухмыляется и спешит за своими полоумными родственничками к барсучьей толпе. Из секундного ступора меня выводит голос Санни:
— Скорпи, ты с нами?
Презрительно поднимаю бровь. Если у меня получается хотя бы вполовину так, как у отца, они все должны убиться об стену. Судя по тому, что гогочущее стадо никак не реагирует, получается не очень. Ну, может быть, удалиться так же эффектно, как отец, мне удалось.
* * *За обедом выслушал пренебрежительный рассказ о том, как Хаффлпафф, Гриффиндор и Райвенкло устроили на заснеженном школьном дворе битву снеговиков. Барсуки (точнее, одна полоумная барсучиха, не будем показывать пальцем, но это Санни) сгенерировали идею, кошаки налепили снежных монстров, а райвенкловцы всю ночь с субботы на воскресенье изобретали заклинание, с помощью которого можно было бы этими монстрами управлять.
Пропал Райвенкло. Кто говорил, что они самые умные и рассудительные?
Самые умные — это мы, то есть Слизерин. По крайней мере, среди наших проявления веселящей заразы я пока не замечал.
* * *Отвратительную вонь сигаретного дыма я учуял издалека. Интересно, какой дурак додумался курить прямо в школьном коридоре? В свете последних событий я был готов увидеть с сигаретой даже образцово-показательного райвенкловского старосту. Поэтому, узнав Санни, даже не удивился.
На языке уже вертелось что-то язвительно-издевательское, когда она повернулась ко мне и улыбнулась — точно так же, как тогда в поезде. В сравнении с этой ослепительно-радостной улыбкой на миг померкло пламя факелов, освещающих коридор.
— Привет, Скорпи!
Я даже разозлиться не смог на такую фамильярность. Санни произнесла мое уменьшительное имя так естественно, как если бы мы были друзьями детства.
— Не боишься, что застукают? — Вместо приветствия спросил я.
— Неа, — беззаботно бросила Санни и глубоко затянулась, заправски выпуская дым через ноздри.
— Поймают — отчислят.
— Ну и что?
Я оторопел.
— Как это «ну и что»?!
— Да вот так, — Санни спустила ноги с подоконника и уселась ко мне лицом. — Что такого случится, если меня отчислят? Солнце погаснет? Небо упадет на землю? Возродится Темный Лорд?
— А ты кому нужна будешь без образования?
Мерлин, что я несу? Моя фраза прозвучала, как наставления добродетельного родителя нерадивому отпрыску.
— Салазар с тобой, Скорпи! — Рассмеялась Санни. — Неужели ты веришь в эту чушь? Образование… Жизнь… Не ставь между ними знак равенства. Образование будет у тебя в дипломе, а жизнь — она вот здесь…
Санни приложила руку к левой стороне груди, и по ее радостному лицу пробежала легкая тень. Или мне показалось?
Девчонка затушила окурок и спрятала его в карман.
— В камине сожгу, — пояснила она, спрыгивая с подоконника, и снова улыбнулась: — Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на то, что должно, принято или положено. Так коротка, что мы можем позволить себе прожить ее так, как нам хочется, а не так, как требуют другие.
