Г. Де Растиньяк - Приключения нежной Амелии
Потом она помогла одеться Амелии, глаза которой после серии Элизиных холодных компрессов обрели свой естественный блеск. Юная девушка, отойдя от охватившего ее короткого чувственного экстаза, снова впала в летаргическое созерцание своей боли и позволяла делать с ней все, что угодно. Но когда увидела себя в зеркале в легком платье из розовой вуали, с изящно подколотыми локонами, легкий румянец как дуновение набежал на ее щеки. Даже уйдя без остатка в свою печаль, Амелия не могла не заметить, что она выглядит чарующе, самой природой созданная для того, чтобы нравиться и пробуждать удовольствие везде, где бы она ни показывалась.
Мадам Дюранси обняла ее, и их волнующиеся груди соприкоснулись.
– Я рада, Амелия, любовь моя! Ты выглядишь прелестнее, чем когда-либо ранее. Эта чудесная бледность очень идет твоим щечкам. Готова поспорить: не пройдет и месяца, как ты уже произведешь опустошения в рядах мужчин, – сказала она со смехом, и с притворной нежностью коснулась ее щеки своими полными, влажными губами.
Амелия, чуть не задохнувшись от густого запаха духов мадам, мягко выскользнула из ее рук.
– Этому не бывать, мадам. Мое сердце принадлежит моему Эрнсту, и даже если он мне изменит, я не посмотрю ни на какого другого мужчину. До того, как я стану монахиней в монастыре Св. Евстахия, – добавила она совершенно серьезно.
Мадам Дюранси прикусила губы, удерживаясь от резкого ответа. Вместо того она произнесла в самом любезном тоне:
– Мы едем в гости к Делансэ, солнце мое. Барон устраивает в саду бал, мы приглашены в числе прочих. Ему будет особенно приятно увидеть дочь своего старинного друга Сен-Фара.
Лицо Амелии омрачилось.
– Мадам, прошу вас!.. Я не могу сейчас выезжать в свет. У меня на душе такая боль!
Но изворотливая Александрина, прекрасно разбиравшаяся в свойствах девичьих сердец, с ходу отмела все ее возражения.
– Все это ерунда, милая моя! Увидеть пару-другую приветливых лиц и вдобавок чуть-чуть потанцевать – все это пойдет тебе только на пользу. Какой смысл хоронить себя со своей печалью в тесной, душной комнате? Ты от этого станешь бледной и зачахнешь – не более того. Как ты думаешь, доставит ли Эрнсту радость застать тебя в таком виде?
Александрина с ожесточением подумала, какие нежные чувства должны были овладевать Эрнстом при воспоминании о своей очаровательной подруге. Ну, да ладно! – она позаботится о том, чтобы сделать его свободным от этих воспоминаний!
В конце концов, Амелия поддалась на увещевания и согласилась поехать в гости к Делансэ. Мадам Дюранси приказала отрядить на козлы хорошенького садовника-итальянца. Феличе, стройный, рослый юноша с иссиня-черными локонами и бархатистыми глазами, в которых горел сдержанный огонь, был великолепным исполнителем неаполитанских песен, а, кроме того, должен был, без сомнения, обладать достоинствами иного рода. Разумеется, у мадам при случае появится возможность поближе познакомиться с этими качествами, если скука однообразного лета станет совсем уж непереносимой. Но пока ей предстоят большие хлопоты, и ее легкий экипаж катит по дороге, обсаженной платанами, приближаясь к обширному имению Делансэ, расположенному в паре миль от их усадьбы.
Старый барон, статный седовласый мужчина, сам отец двух дочерей того же возраста, что и Амелия, встретил обеих дам с большой любезностью. Он поцеловал руку мадам Дюранси и сердечно обнял дочь своего покойного друга, прижав на секунду свою дряблую щеку к ее раскрасневшейся от дорожного ветра щеке.
– Ах, Амелия, – бормотал он, – какой очаровательной девушкой вы стали. Как жаль, что мой старый друг Сен-Фар не может увидеть вас сейчас. Поистине, вы свежи и ароматны как роза.
Глаза мадам Дюранси бегали по сторонам, пока она по лестнице поднималась на террасу, расположенную позади господского дома в тени роскошных старых лип. Там, за домом, разрозненные группы нарядно одетых, радостно-оживленных женщин и их кавалеров неспешно прогуливались по коротко остриженному газону с россыпью больших розовых кустов. Дурманящий аромат лета возносился над парком. Мадам Дюранси уселась и улыбнулась старому лакею, который с непроницаемым выражением лица поднес ей бокал ледяного шампанского.
Амелия, словно потерянная, несколько мгновений постояла у края балюстрады и затем, поколебавшись, села в уютное кресло-качалку чуть в стороне от Александрины. Ее глаза также блуждали, пока она перекидывалась парой светских любезностей с бароном, искренне обрадованным ее появлением. При этом она то и дело поглядывала в сторону мадам, которая со слабой улыбкой на красиво раскрывающихся губах беседовала с рослым господином очень элегантного вида.
Темная львиная голова и профиль сильно загорелого лица, смутные очертания которого Амелия с трудом различала, пробудили в ней воспоминания, от которых ее бросило в жар с головы до ног. Возможно ли это? Она напрягала глаза и пыталась уловить интонацию мужского голоса, рассеянно и несвязно отвечая при этом на светские вопросы барона о ее здоровье. Наконец, тот заметил ее замешательство. Он чуть наклонился к ней и спросил вполголоса:
– Знакомы ли вы с собеседником мадам Дюранси?
– Я его не знаю.
– Вам следует с ним познакомиться. Насколько мне известно, он посещал дом вашего отца. Это полковник де Ровер.
– Ах, нет! – Лицо Амелии побелело. Она почувствовала, как стучит, едва не разрываясь, ее сердце, и воспоминание о той страшной ночи, когда полковник, выдавая себя за другого, домогался от нее ласк, заставило дрожать в ней каждую клеточку ее тела. Радужные круги заплясали перед ее глазами, и она срывающимся голосом выдохнула:
– Боюсь, что мне нехорошо…
Барон с испугом заметил, как ее голова с закрытыми глазами безжизненно опрокинулась на спинку кресла и немедленно позвал мадам Дюранси. Та, высоко подняв голову, взглянула в направлении Амелии. На ее полных губах заиграла загадочная улыбка. Она встала, доверительно взяла полковника под локоть и подвела его к Амелии.
– Амелия, милочка моя, – пробормотала она с притворной лаской, склоняясь над девушкой. Одновременно она наблюдала за полковником, который с неописуемым выражением на лице смотрел на милое создание. Его горделивое лицо, загорелое и обветренное, стало еще темнее, а в его глазах появился тот скрытый блеск, смысл которого Александрина слишком хорошо понимала.
– Мадемуазель стало дурно, – неуверенно объявил хозяин праздника. Даже для него стало заметным то напряжение, которое витало над участниками этой хорошо продуманной сцены. Александрина достала из своей сумочки нюхательную соль и поднесла ее к лицу девушки.
