Наталия Вронская - Дороже жизни
— Да как же императрица? — удивилась простодушная женщина. — Откуда она про меня может знать? Она же не видела меня никогда?
— Ох, и дура ты у меня, жена. Меня — то она знает! И тебя я сюда выписал только оттого, что она мне приказала. Хочу, говорит, жену твою у себя видеть. И все тут! Уперлась, — пробормотал уже тише Обресков. — Тьфу, бабы… Так что собирайся. И Наталью наряди, а то не пристало мне женщин своих оборванками держать. Стыдно! Да, и пригласить кого-нибудь надобно, чтоб обучил вас манерам да поклонам, а не то сраму не оберешься…
2
На придворный маскарад прибыла целая толпа, разряженная самым фантастическим и богатым образом. Обресковы тоже были там. Петр Николаевич был наряжен сарацином, супруга его была в простом домино, а Наташа была одета в русском стиле.
Девушка сначала держалась скованно, не знала куда себя деть, как себя вести, на что смотреть. Потом освоилась, да и маска сделала свое дело. Ну кто, впрямь, мог тут узнать ее и понять, что она на таком празднике впервые? Она осмелела и развеселилась. Аграфена Ильинична все сначала старалась держать ее подле себя за руку, но вскоре принуждена была ее отпустить, так как толпа не давала им держаться вместе.
Тут заиграла музыка и начались танцы. Составились пары и понеслось веселье. Наташа оглянулась кругом и слегка испугалась: ни Аграфены Ильиничны, ни Петра Николаевича рядом не было. Наташа побрела по комнатам, все более удаляясь от центральной залы, где шумел праздник. Чем дальше — тем меньше становилось народу.
— Что за прелесть эта девица! — услышала она за своей спиной и резко обернулась на голос.
Позади нее стоял кавалер в костюме мушкетера и черной маске. Но только был он не по-французски ладен и миниатюрен, а по-русски статен и богатырски сложен, хотя при всем том держался умело: с грацией прирожденного кавалера и танцора.
— Я искренне восхищен вами, сударыня, — голос под маской звучал вкрадчиво. — Вы не будете слишком жестоки и позволите мне пригласить вас на танец?
С этими словами мушкетер обнял ее за талию и прижал к себе.
— Пустите меня, — стала девушка его отталкивать.
— Сударыня, законы маскарада таковы, что на них позволяется любая вольность. Позвольте мне… — И он свободной рукой сдернул с нее маску.
Наташа не могла вырваться из его железного объятия и помешать ему.
— Ах, какая вы красавица, — прошептал искренне восхищенный мушкетер.
И, не медля ни секунды, тут же поцеловал ее в губы. Наташа дернулась, но оттолкнуть его не смогла. Поцелуй его длился долго и совсем ошеломил девушку. Ничего такого она не ждала. Когда мушкетер оторвался от ее губ, она наконец вскрикнула и тут же дала ему пощечину:
— Да как вы посмели! Дерзость какая!
— Неужто не понравилось? — тот был искренне удивлен. — Однако все дамы были до сего дня от меня в восторге и клялись, что лучших поцелуев им не дарил никто!
— Что за глупости вы несете! Как вы могли? — Она вырвала у него свою маску. — Негодяй!
— Ба, сколько пыла… Вы меня оскорбляете… — Он был довольно спокоен и скорее изумлен, чем раздосадован.
— Это вы меня оскорбили вашим поступком! Вы… вы…
— Ну что же… Полагаю, вы вправе требовать сатисфакции, моя красавица. А для этого вам необходимо знать мое имя.
Мушкетер преспокойно снял маску, и она увидела довольно приятное лицо: бледное, в обрамлении светло-русых волос, со стального цвета глазами:
— Нарышкин Василий Федорович. — Он элегантно поклонился на французский манер. — А кто же вы, моя прелестница?
— Да вам-то что за дело? — Наташа завязывала маску. — Оставьте меня в покое.
— Хорошо. — Нарышкин был явно разочарован. — Нет, ну неужели вам и впрямь было так неприятно?
Она, пораженная, посмотрела на него:
— Странный вы человек. Я вас впервые в жизни вижу, вы бросаетесь на меня и к тому же убеждены, что мне это приятно?
— Ну… Нравы нашего двора достаточно свободны. Я не подозревал, что даме, бывающей при дворе, мой поступок покажется в диковинку. Впрочем, вас я здесь вижу впервые и, может быть, ошибаюсь…
— Может быть, при дворе и такие нравы, но я тут впервые и привыкнуть к ним не успела. И надеюсь, что такие нравы у меня в привычку не войдут никогда!
— Смело и благородно…
— Прощайте. — Она горделиво отвернулась и поспешным шагом отправилась прочь.
Теперь девушка смотрела вокруг себя, опасаясь любого, кто приближался к ней. Тут ее локтя коснулись, и она вздрогнула, ожидая нового нападения.
— Наталья Петровна…
Наташа обернулась в изумлении. Рядом стоял офицер… Офицер! Тот самый! Сердце ее радостно забилось.
— Простите мне мою вольность… — Он заколебался, сомневаясь в правильности своего поступка. — Вы, должно быть, позабыли меня, но в Москве… Мне казалось… — Он замялся.
— Ну конечно, я помню вас! — на душе ее стало тепло.
— Да?
— Но вы как меня узнали в этой маске?
— Я видел, как вы говорили с Нарышкиным и на вас не было маски.
— Неприятный человек…
— Он… он оскорбил вас? — Офицер насторожился.
— Нет-нет… Пустяки… Но… Я не знаю до сих пор, как вас зовут…
— Простите. Плещеев Александр Матвеевич. А о вас я знаю все…
Голос его сладко замер у нее в ушах. Плещеев протянул ей руку:
— Вы позволите?
Она робко улыбнулась и подала ему руку вместо ответа.
— Отчего вы не танцуете?
— Я плохо умею танцевать, меня почти не учили. Но… — Она помедлила. — Как вы узнали мое имя?
Плещеев усмехнулся, и это отчего-то сделалось Наташе неприятно, но она отогнала от себя это впечатление.
— Это довольно просто: я выследил вас. Раз пошел следом, довел вас до дому, потом узнал чей это дом и кто в нем живет. Все просто. Вы разочарованы?
— Нет…
— Вы впервые при дворе, я угадал?
— Да. Отец приказал приехать нам в Петербург. Мы прибыли два дня назад, и тут же этот маскарад. Признаться… уезжая из Москвы, я сожалела о том, — она посмотрела на него, — что не увижу больше вас.
— Я польщен. Но, Наталья Петровна, прошу вас… Это слишком смело… Я ведь тоже сожалел о нашей разлуке! К счастью, я по службе переведен в столицу и теперь… Могу ли я бывать у вас?
— Да, конечно! Но… Как? Что я скажу?
— О, я все устрою! Не бойтесь, на вас не падет и тени подозрение.
— Но моя матушка видела вас и знает о вас.
— Не страшно… Она женщина добрая, это видно по ее лицу, — Плещеев отстранился. — Простите, я должен идти. Здесь я не на празднике, а на службе.
— Да? — Наташа была разочарована.
