Анастасия Доронина - Сезон любви
— От жены вам попадет больше, чем вы этого ожидаете, — заметила я, указывая на его пальто: в пылу игры они не заметили, как рукав очень заметно разошелся по пройме. Я и сама увидела это только сейчас, когда он стоял так близко.
— Вот черт, — чертыхнулся мужчина. — Прости, Галка.
— Да ну? — тряхнула головой девочка. — Здесь можно и покрепче че-нить сказануть. От мамы, правда, попадет…
— Да… мало ей будет забот…
— Бросьте вы огорчаться, — сказала я, беря девочку за руку. — Сейчас пойдем ко мне и зашьем так, что никто ничего не увидит, даже если будет очень сильно приглядываться. Рукав по шву распоролся, я вам за десять минут устраню эту неисправность. Кстати, и дочка ваша отогреется — вон, у нее даже нос побелел.
— Это потому, что я варежкой не терла, — пояснила Галка. И тут же исправилась: заработала рукавичкой, как кролик, растирая отмороженный носик.
— Ну пошли!
— А это удобно?
— Да удобно, раз я вас приглашаю!
Не то, чтобы я сильно горела желанием доставать с антресолей рассыпающуюся от старости бабушкину швейную машинку — просто мне очень не хотелось с ними расставаться. Ведь бывает же так, что понравились вам незнакомые люди?
* * *Пальто пришлось хорошенько очистить от снега и просушить через марлю утюгом и только потом приметывать отпоровшийся рукав. Пока я проделывала все эти манипуляции, отец с дочерью (мужчину, я уже знала, звали Вадимом) сидели на кухне и пили из блюдечек чай с малиновым вареньем. Галка швыркала чаем и прыскала со смеху, а отец очень смешно и очень похоже ее передразнивал.
А я не очень торопилась закончить работу. Мне неожиданно пришлось по душе присутствие в квартире этих незнакомых людей. Они внесли в мой дом атмосферу некой семейственности, которой здесь никогда не было. Я прислушивалась к веселым голосам из кухни и сердце мое сжималось. Вот сейчас они уйдут, и я снова останусь одна… Иногда мне хотелось кричать от тишины, которая была единственной моей соседкой вот уже много, много, много лет…
Осторожно ступая, Вадим вышел из кухни. Вид у него был очень виноватый.
— Оленька, простите меня, дорогая… Галка там уснула. Я и сам не ожидал. Сидела-сидела, смеялась-смеялась, и вдруг брык — отвалилась на диванчик и спит. Я ее вашим пледом укрыл, он там же лежал. Жалко будить…
— Ну что вы! Конечно, пусть поспит ребенок. Уже поздно, а она устала. Позже вызовете такси. Тем более, я все равно еще не закончила.
Он подошел ко мне совсем близко. Встал за спиной, смотрел, как я шью.
— Как это у вас ловко получается. А моя жена совсем не умеет шить. У Нины много достоинств, но вот шить она совсем не умеет.
— Меня научила бабушка. Давно, еще в детстве. Это бабушкина машинка, на ней я и училась. Мне тогда, наверное, столько же было лет, сколько сейчас вашей Галке.
Мы помолчали.
— Красивые имена у женщин в вашей семье — Нина, Галина, — сказала я, чтобы прервать молчание. — Сейчас таких почти не встретишь, а жаль. Красивые имена. Греческие.
— Греческие? — вскинул брови Вадим. — Не знал! Жена всегда немного стеснялась своего имени, а дочку назвали так в честь тещи. Правда, я всегда считал, что Галина — чисто русское имя.
— Греческое. Означает «спокойствие», или «безмятежность». А Нина — значит «упорство».
На самом деле «нинос» по-гречески значит не упорство, а упрямство, но я немного покривила душой, чтобы он не почувствовал себя уязвленным.
— Спокойствие? — он улыбнулся и развел руками. — Вот уж никто бы не решился назвать мою дочь спокойной, честное слово! Да вы и сами это видели. А что означает ваше имя, Оленька? Оно тоже греческое?
— Нет, скандинавское, — я слегка покраснела и, чтобы скрыть это, склонилась над шитьем. — Ольга происходит от имени Хельга и означает… — я запнулась, — «святая». Ну, или — светлая, ясная. Конечно, ко мне это не имеет никакого отношения, — добавила я поспешно.
— Почему же? — он сел рядом. Я почувствовала исходящий от него запах хорошего одеколона и дорогих сигарет — от этого слегка закружилась голова. — Вы очень хорошая девушка, Ольга. Действительно, светлая и ясная. Ольга, Оля, Оленька, — он несколько раз произнес мое имя, словно перекатывая его во рту и пробуя кончиком языка. — Оленька — звучит лучше всего. Вы позволите себя так называть?
— Пожалуйста, — сказала я как можно равнодушнее.
— У вас очень любопытные познания, Оленька. Немного странные для портнихи, но очень любопытные.
— Причем тут портниха? — я чуть-чуть обиделась. — По образованию я филолог. Преподаю фольклор.
— Где?
— В университете.
— Ох, ради бога, простите! Я целый вечер прошу у вас прощения, вы заметили? В этом есть что-то символическое. Ну а кроме того, я никак не думал, что такая юная особа может преподавать серьезную науку в солидном учреждении.
С «юной особой» он переборщил — пять дней назад мне исполнился тридцатник, по каковому случаю мы со Светкой и Маришкой гульнули в нашем любимом кафе на «Студенческой». Как-то так получилось, что в последние годы мне совсем некого было позвать на день рождения, кроме двух школьных подруг. Маринка преподнесла в подарок красивую вазу для цветов, которых мне никто никогда не дарил, а Светка — старинный граммофон с комплектом антикварных пластинок, который сейчас стоял у меня на самом видном месте.
— Прекрасная вещь, — сказал про него Вадим. — Разрешите? — он осторожно снял салфетку, которой был укрыт граммофон и осмотрел музыкальный прибор, не прикасаясь к нему руками. — Действительно, очень редкая и, наверное, дорогая вещь. Она тоже досталась вам от бабушки?
— Нет. Это подарок. Одной… Одного человека, — зачем-то соврала я.
Вадим деликатно помолчал и снова накрыл граммофон салфеткой.
— Странно подумать, что всего каких-нибудь сто лет назад наличие в доме вот такого нелепого агрегата считалось роскошью, правда? Пластинки к нему делали из шеллака, это смола таких крошечных червячков. Чтобы сделать одну граммофонную пластинку, надо было собрать смолу у десяти тысяч таких букашек! Очень дорого стоили эти грампластинки, не каждый мог себе позволить. По правилам эксплуатации граммофонов после каждого прослушивания пластинки нужно было менять иголку, представляете? Некоторые мастера пытались, конечно, придумать более дешевые пластинки из железа, стекла, даже шоколада! Был такой очень модный рождественский подарок — записанная на шоколаде песенка «В лесу родилась елочка». Ее полагалось прокрутить всего два или три раза, а потом съесть.
— Вы меня дурачите? — я не поверила. — Я же не ребенок…
— Клянусь, я говорю правду! — в доказательство своей искренности Вадим даже прижал к груди ладонь. — Просто пришел мой черед удивлять вас, Оленька!
