Вайолетт Лайонз - Дар небес
Кстати о «мерседесе»!.. Дженис поспешно двинулась к окну — будто бы для того, чтобы задернуть шторы, а сама украдкой выглянула на улицу. С некоторых пор ее квартал облюбовали автохулиганы — любители дармовой езды на чужих машинах, так что ее беспокойство о сохранности дорогого автомобиля Адама носило отнюдь не праздный характер.
Он же, поймав ее взгляд за окно, истолковал его по-своему.
— Напрасная тревога, леди! — с циничной ноткой в голосе бросил он. — Я оставил свою тачку в паре кварталов отсюда, дабы никто не заподозрил, что к незамужней школьной учительнице в самое неподобающее время заваливают посторонние мужчины.
— Я беспокоюсь совсем о другом, — сухо сказала, обернувшись, Дженис.
— Вот как? И о чем же, если не секрет? Голос его звучал жестко, и Дженис снова вспомнился тот давний разговор в день ее восемнадцатилетия, разговор, после которого дружеским отношениям между ней и Адамом был, казалось, положен предел. Казалось… Какое всемогущее слово! Оно запутывает все, что было яснее ясного, потом душит отчаянием, снова одаряет надеждой, чтобы затем весь мир обрушить в тартарары!..
— Я, например, — снова заговорил Адам, налив себе еще шерри, — всерьез забочусь о твоей репутации. Репутация так важна для порядочной девушки, а для молодой учительницы — вдвойне и втройне!
Дженис чуть не задохнулась от негодования.
— Лично мне кажется, — выпалила она, — что под ударом находится именно твоя репутация! Если народ узнает, что Адама Лоусона видели в гостях…
— …У одной из скромных жительниц городка, расположенного рядом с его поместьем, то… Что тогда произойдет?.. — Адам усмехнулся. — Дело в том, дорогая моя Джен, — зловещим шепотом произнес он, — что мое присутствие здесь совершенно однозначно пойдет на пользу моей репутации! Какой же я сеньор, если ни разу не воспользовался правом первой ночи в отношении здешних девственниц? Мужчине, как известно, от девушки нужна одна-единственная вещь, и не мне тебе пояснять какая.
Дженис вздрогнула: он цитировал ей ее собственные слова, которые она в ослеплении гнева и боли бросила ему в лицо во время давнего, состоявшегося шесть лет назад разговора. И тогда на его лице играла улыбка, в которой были усталость, злорадство, тоска — все, кроме тепла и света.
— Если на то пошло, — вошел в роль витии Адам, — то Гринфилд во многих отношениях остается вполне средневековым феодальным городком, и кому, как не мне, властителю этих мест, лишать невинности здешних девиц!..
— Ты зарываешься, Адам! — гневно воскликнула Дженис, но он лишь рассмеялся ей в лицо.
С грациозной неторопливостью тигра, играющего с жертвой, он поднялся со стула, приблизился к ней и коснулся ладонью ее щеки. Дженис напряглась всем телом, готовая в любую секунду вырваться и бежать.
— И если, несмотря на все свои старания, мне не удалось найти ни здесь, ни за пределами своего родового имения ни одной подходящей девицы, — продолжил он, воздев глаза к небу, — то не есть ли это знамение времени? Девственницы нынче — раритет, вымирающий вид, который впору занести в Красную Книгу. Конечно, в большинстве своем современные девушки чрезвычайно начитанны и образованны, они знают себе цену и вообще так уверены в себе, что нам, бедным лордам-помещикам, теперь приходится быть изобретательнее…
Адам внезапно умолк и в упор посмотрел на Дженис. Та стояла, боясь вздохнуть или шелохнуться, но не от страха — страх куда-то улетучился, — а скорее от другого непонятного ей чувства, больше всего похожего на жалость.
— Впрочем, против тебя лично я ничего не имею, Джен. Ты, со своими оленьими глазами и ясным лицом, со своими пухлыми детскими губками… — Адам осторожно провел пальцем по ее нижней губе. — В общем, ты особая статья!
Он вдруг снова нахмурился и отступил от нее. Сердце у Дженис тревожно забилось. Никто не держал ее, и тем не менее она по-прежнему ощущала себя кроликом, зачарованно смотрящим на подползающего к ней удава.
В его облике для нее всегда было нечто завораживающее. Умом она понимала, что если не сдвинется с места, не начнет немедленно действовать, то произойдет нечто ужасное и непоправимое, и все равно не могла даже шевельнуться.
— А вот то, что ты сотворила с волосами, мне решительно не нравится, — скривил губы Адам, с усмешкой изучая пучок у нее на затылке. — Чопорно, бездушно, безвкусно! Ни дать ни взять, сельская учительница!
— Адам, — тихо напомнила Дженис, — я и есть сельская учительница.
— А, ну да, конечно! Учительница, согласен, — издевательским тоном произнес он. — Но не после же двенадцати ночи, черт побери! В конце концов, ты сейчас не при исполнении, а посему…
И, прежде чем Дженис успела отпрянуть, длинные пальцы Адама быстро и безошибочно отыскали и выдернули из густых и длинных, собранных в пучок волос шпильки. Отступив на шаг он с неприкрытым удовлетворением наблюдал, как пышной волной рассыпается по плечам ее черная как смоль грива.
— Вот теперь совсем другое дело! — заявил он и, к полному ужасу Дженис, запустил пальцы в ее волосы, приглаживая спутавшиеся пряди с такой нежностью и увлеченностью, что девушка, смежив веки, на мгновение сдалась овладевшей ею истоме и только в самый последний миг спохватилась и удержалась от радостного вздоха.
Адам же снова отступил на шаг, любуясь результатами своих творческих поисков.
— Вот теперь ты и впрямь неотразима, так и хочется сжать тебя в объятиях и расцеловать.
— Нет! — пронзительно вскрикнула Дженис, забиваясь в угол гостиной.
В голове мелькнула мысль, что еще даже месяц назад она была бы более чем благосклонна к такого рода комплиментам со стороны Адама, даже если они и были бы высказаны столь саркастическим тоном, как сейчас. Но сегодня она не могла принять никакой похвалы на свой счет, потому что законным адресатом комплиментов была не она, Дженис Моррисон, а совсем другая женщина.
— Адам! — тихо, но твердо сказала она. — Не нужно говорить того, что ты на самом деле не думаешь.
— А тебе откуда известно, что я думаю, а что нет?! — внезапно огрызнулся Адам. — Давно ли в тебе открылись способности к телепатии?
И он надвинулся на нее, явно намереваясь привести в исполнение угрозу поцелуя.
Это было последней каплей, переполнившей чашу терпения Дженис. Сходство с той, давней, всячески изгонявшейся из памяти сценой стало слишком непереносимым. Остается повторить тот же самый финал, подумала она с глухой злобой.
Мягко отстранив Адама от себя, она со всей язвительностью и холодом, на которые была способна, поинтересовалась:
— Хотелось бы знать, что подумала бы о твоем сегодняшнем посещении твоя невеста?
