Виктория Токарева - Маша и Феликс
Через год Феликс поступил в Московский институт кинематографии, и они переехали жить в Москву. Маша перевелась в училище имени Гнесиных, и её, как это ни странно, — приняли.
Сняли комнату в центре Москвы, на Арбате. До института кинематографии далеко, а до училища близко. С ними в квартире поселился ещё один студент — Миша, художник по костюмам. Совершенно сумасшедший. У него была мания преследования, и он постоянно уходил из дома. Возвращаясь, спрашивал: приходили за ним или нет?
Стипендии не хватало. Машины родители присылали поездом из Одессы домашнюю колбасу, лук и перцы.
Жили впроголодь, но Феликс привык голодать. Когда очень хотелось есть, он выпивал пол-литровую банку воды, и голод как-то размывался.
Художник Миша — Божий человек. Рисовал в основном костюмы начала века. Особенно ему нравились шинели. Когда Маша видела на его листах удлинённых красноармейцев в удлинённых шинелях — понимала, что это в самом деле красиво, но не имеет ничего общего с реальной жизнью. В жизни — приземистые пыльные солдаты, плохо кормленные и во вшах.
Миша — эстет. Он был нежен, женственно красив, имел какие-то претензии к своему носу. Пошёл и сделал пластическую операцию. Нос стал короче, но кончик носа не приживался, грозил отвалиться. Миша объяснил, что ему сделали трансплантацию бараньего хряща, а нужно было взять хрящ от свиньи, потому что у свиньи много общего с человеком.
Маша и Феликс посоветовали Мише полечиться в нервной клинике и даже договорились с главным врачом.
Миша поехал в больницу на автобусе, но посреди дороги ему показалось, что пол автобуса сейчас провалится и он упадёт под колёса. Миша заметался, стал кричать.
Автобус остановился.
Миша куда-то пропал. Его не было два месяца. Потом он появился — тихий и толстый. С одутловатым лицом. Его чем-то накололи. Миша выздоровел и стал неинтересен. Из него как будто что-то ушло. Тот, сумасшедший и тонкий — он был тревожный и талантливый.
И невероятно красивый, даже с усечённым носом. Но этого, адекватного, — они тоже любили. Миша был слабый, требовал заботы. Маша и Феликс чувствовали за него ответственность, как за ребёнка, которого они не родили.
Мысль о загубленном ребёнке стала посещать их все чаще. Конечно, это был не ребёнок, даже не эмбрион, — всего лишь клетка. Но через какие-то девять месяцев это был бы целый человек, их сын или дочка. А они в здравом уме согласились на убийство и ещё были рады, когда все удачно прошло.
— Давай сделаем ребёночка, — произнёс однажды Феликс.
С одной стороны, ребёночек был некстати, а с другой стороны — ребёнок кстати всегда. Женщины рожали на войне и в окопах. А тут все-таки не война и собственный угол. Пусть не собственный, но все равно — целая комната в коммуналке.
В эту ночь они впервые за долгое время отдавались друг другу безо всяких предосторожностей и опасений, с весёлыми прибамбасами. Пусть ребёнок будет весёлый, как Феликс. Над ними сияли любовь, нежность и свобода. И благодарность за полное доверие. Маша и Феликс ощущали свою парность, как пара ног — левая и правая.
Можно, конечно, жить и с одной ногой, но очень неудобно. Друг без друга они — калеки.
* * *Маше очень нравилось училище. У неё был восхитительный педагог — пожилой еврей. Он ставил ей руку, развивал технику. Маша бегло читала с листа, приносила к уроку половину партитуры, на что другим требовался месяц.
Педагог часто заболевал — у него была гипертоническая болезнь, и тогда Маша ездила к нему домой.
Педагог и его жена Соня жили в пыли, как две черепашки в песке. Они не замечали пыли и грязи, поскольку у них были другие жизненные приоритеты. Для них не важно, что вокруг, а важно — что в них: их ценности и идеалы.
Маша — девушка с хохлацкой кровью, была чистоплотна, как все хохлушки. Она физически не могла существовать в такой запущенной берлоге. Первые дни она терпела, но когда освоилась, — набросилась на уборку засучив рукава. Она отодвигала кровати и шкафы, доставала оттуда шары пыли, как перекати-поле. Мыла окна, ножом отскабливала затвердевшую грязь с полов и подоконников.
Соня и Яша — так звали педагога — не замечали беспорядка. Но когда оказались в чистоте, то с восторгом заметили, что так гораздо лучше. Оказывается, чистота — это не то, что вокруг и вне тебя. Оказывается, это взаимодействие человека и окружающего пространства. И если улучшается пространство, то меняется и взаимодействие, и сам человек.
— Маша, когда вы появляетесь в доме — как будто солнышко пришло, — сознавалась Соня.
Яша и Соня — бездетная пара. Они переносили свою родительскую любовь на кота и на Машу. Помимо любви, Соня дарила Маше свои вещи, которые ей надоели, как она говорила. Но это были новые дорогие платья и обувь. Просто они берегли Машино самолюбие. Кое-что перепадало и Феликсу: вельветовая рубашка с погончиками.
* * *Феликс надевал вельветовую рубашку и шёл в институт. Их режиссёрский курс объединяли с актёрским для курсовых работ. Режиссёры ставили, актёры играли.
В актрисы шли самые красивые девушки страны. Принимали самых талантливых. Так что перед Феликсом возникли самые красивые и талантливые. Он даже не знал, что бывают такие. Просто не представлял. Особенно Дина.
Рядом с ней все остальные девушки казались жалкой поделкой. Она была высокая, белая, высокомерная, с кошачьим разрезом зелёных глаз. К Дине было страшно подойти. Феликсу казалось, что она его лягнёт, как копытом.
Репетировали пьесу Артура Миллера. Дина играла героиню — наркоманку, прообраз Мэрилин Монро. Видимо, любовь Миллера к Монро была самым сильным потрясением его жизни. Пьеса — странная, как будто стоишь на оголённых проводах.
Феликс работал с полной отдачей. Сводил счёты с прошлым. Когда-то он был хуже всех — нищая безотцовщина. Теперь — лучше всех. Он ещё покажет, на что он способен. Он доставал из Дины Мэрилин Монро. Они понимали друг друга: Дина — Феликса, и Дина — Мэрилин. В них срабатывал один и тот же механизм: порок и чистота, и тяга к разрушению. Добро и зло. Бог и Дьявол — в одном человеке.
Феликс сам одуревал, как от наркотика. Ему хотелось беспрестанно репетировать, искать… В какую-то минуту он обнял Дину, прижал. Он рисковал быть убитым её копытом, но она, как ни странно, не ударила и не оттолкнула. Все произошло мгновенно, страстно, на полу, на жёстких досках, к тому же ещё могли войти. Страх и опасность обостряли чувства.
За первым разом последовал второй, потом третий — и разразился роман. Феликс и Дина ходили взявшись за руки. Вместе ели в столовой, не разлучались. Феликсу казалось, что Маше нет места в его жизни. Какая Маша…
Но он приходил домой. Маша его вкусно кормила и гуляла перед сном. Привычно молчали или беседовали, проговаривая свой день. Им была интересна каждая деталь, каждая подробность жизни другого. Например, Феликс пугался, когда узнавал, что Маша попала под дождь, а потом полдня провела в мокрых туфлях. Какая ещё Дина?
