Саманта Сноу Саманта Сноу - Звезда в ладони
Она не знала, сколько времени живет в таком состоянии. Память сохранила какие-то отдельные события. Размахивающая руками Дороти пытается что-то ей объяснить. Наверное, что-то важное, но совершенно непонятное. Габриела, которая с беспокойством предлагает ей несколько дней посидеть дома, не выходить на работу. Девочка Мария из пятой палаты крепко сцепила ручки на ее шее и шепчет на ухо, что не хочет с ней расставаться. Пожилая женщина плачет и благодарит ее за все, что она сделала для девочки. Почему-то раньше она казалась Лиззи злой, но теперь она понимала, что это не так…
И черное пятно… Это мужчина, который преследует ее постоянно: ждет возле дома, караулит у больницы, звонит по телефону. Лиззи не имеет сил его видеть, слышать. Она ничего не хочет о нем знать, даже вспоминать его имя. Память о нем отгородилась высоким забором, высоким и непреодолимым.
Лучше всего ей запомнились разговоры с Веселином. За эти кошмарные дни они сдружились, если можно назвать дружбой отношения двух совершенно разных людей.
Комната Веселина, маленькая, но чистая и опрятная, действовала на Лиззи успокаивающе. Здесь она возвращалась к жизни, могла разговаривать и понимать, о чем говорит. Проблемы на это время отступали на второй план. Нет, не исчезали совсем, но как-то притуплялись.
Ей ни разу не пришлось встретиться здесь с Эвелиной с четвертого этажа. Но Лиззи знала, что та здесь бывает. Забытая на столе заколка для волос, витающий в воздухе запах дорогих духов и, конечно, портреты Эвелины, все новые и новые, говорили об этом. Вот обнаженная Эвелина вполоборота сидит на стуле, игриво глядя на художника из-под спадающих на лицо волос. А на этом весело хохочет, запрокинув голову. На третьем читает книгу, и на лице ее играет едва уловимая улыбка.
Они никогда больше не говорили об Эвелине, но тот трепет, с которым Веселин демонстрировал Лиззи новые работы, был красноречивее слов.
Веселин рассказывал о своей мечте, что привела его в Америку, показывал свои наброски, эскизы работ. Лиззи больше молчала. Ей просто нравилось сидеть в его комнате и наблюдать, как умелые руки юноши наносят углем линии на бумаге, и эти линии постепенно превращаются в картины. Веселин рисовал для Лиззи портреты известных артистов, певцов, а она поражалась, до чего же они похожи на оригиналы.
Однажды Веселин попросил разрешение у девушки нарисовать ее портрет, и она согласилась. Усадив Лиззи за стол, он сел напротив и стал быстро-быстро водить углем по белому листу бумаги.
Через полчаса набросок был готов. Веселин передал через стол рисунок. Лиззи взглянула на него и застыла, пораженная. На нее смотрела совсем чужая, незнакомая девушка с провалившимися огромными глазами, с выступающими скулами; плотно, в черточку, сжатыми губами и неестественно острым носом.
— Это я? — спросила Лиззи, посмотрев на Веселина.
Юноша молча кивнул.
Лиззи вскочила со стула и подбежала к зеркалу, висящему в углу комнаты над умывальником. Она долго рассматривала свое отражение и наконец прошептала:
— Да, это я.
У Дороти сердце кровью обливалось. За последние дни ее подруга превратилась в ходячую мумию: не ела, хотя Дороти, наплевав на собственные дела, по полдня торчала на кухне, почти не спала, Дороти слышала через стенку, как она вертится в своей постели, но, главное, не разговаривала. Дороти казалось, что она вообще не слышит, когда к ней обращаются. Каждое утро она пыталась поговорить с девушкой, но та, скользнув взглядом по ней, как по пустому месту, уходила из дома.
Дальше терпеть это стало невозможным, и Дороти пришла к выводу, что Лиззи необходимо показать психиатру. Она очень волновалась за психическое состояние девушки. Каждый день промедления грозил стать критическим.
Придумывая, каким способом довести Лиззи до клиники, Дороти резала овощи для салата и вдруг застыла с поднятым ножом. Возглас Лиззи: «Дороти, я пришла!» прозвучал так неожиданно, что заставил ее замереть.
Она так и стояла с зажатым в руке ножом, пока девушка не появилась на кухне.
— О, ты обед готовишь. Дороти, если бы ты знала, какая я голодная! — Лиззи подбежала к подруге и чмокнула ее в щеку.
— С тобой все нормально? — осторожно спросила Дороти.
Перемена в поведении Лиззи была так велика, что это ее испугало не меньше, чем многодневное молчание.
— Конечно! — ответила, как ни в чем не бывало, Лиззи. — А что ты готовишь?
— Салат из овощей.
— Хочу салат. А еще хочу омлет с беконом. Сделаешь?
— Сейчас-сейчас… — И Дороти застучала ножом по остаткам овощей.
Лиззи уселась за стол и, подперев рукой щеку, произнесла:
— Ты не пугайся. Со мной правда все в порядке. Просто я… Ну, будем считать, что я долго-долго спала, а сейчас проснулась. И страшный сон остался позади.
— Я так рада, Лиззи, — искренне сказала Дороти. Она высыпала овощи в чашку, полила их маслом и пошла к холодильнику за яйцами. — Я волновалась за тебя, подруга… — В голосе Дороти звучало столько нежности, что у Лиззи комок к горлу подкатил.
— Спасибо, — прошептала девушка. Она сглотнула комок и уже вполне нормальным голосом спросила: — А знаешь, что меня вывело из спячки? Мой портрет.
— Портрет? — не поняла Дороти.
— Да. Представляешь? Небольшой портретик, нарисованный углем на белой бумаге, — пояснила Лиззи. — Когда я увидела на нем, во что я превратилась, я испугалась и сразу проснулась.
Дороти прекратила взбивать яйца.
— Я не понимаю, Лиззи.
Девушка улыбнулась.
— Ну да, ты же ничего не знаешь. У меня появился друг. Веселин. Это наш консьерж. Он художник. Вот он и нарисовал мой портрет.
В душе Дороти шевельнулась обида. Надо же, чужой человек сделал то, что не удалось сделать ей, вывел Лиззи из шокового состояния. Да ладно. Это все мелочи. Главное, с Лиззи все в порядке.
Когда Лиззи съела целую тарелку салата и огромную порцию омлета с беконом, Дороти осторожно спросила:
— И что ты собираешься делать?
— Жить, — просто ответила девушка, вытирая рот салфеткой. — Спасибо, Дороти, было очень вкусно.
Если Лиззи казалось, что жизнь остановилась, то Фил, наоборот, чувствовал, что она несется семимильными шагами, и не куда-нибудь, а в пропасть. Фил искал встреч с Лиззи, хотел только одного — поговорить, объяснить. Но ему никак это не удавалось. Девушка всячески избегала его: переходила на другую сторону улицы, пряталась в подъездах, бросала телефонную трубку.
Он дошел до того, что не мог оперировать. Доктор Лок, не посвященный в причину депрессии Мартина, все-таки пошел ему навстречу и предоставил недельный отпуск. Допускать хирурга до операционного стола в таком состоянии было нельзя.
