Элайн Кофман - Лишь небеса знают
— Не надо, — попросил Тэвис, — у тебя красивое тело… слишком красивое, чтобы скрывать его.
Опустив одеяло, Элизабет отвернулась. Через секунду он уже сидел возле нее.
— Лайза, милая Лайза, тебе нечего стыдиться. Тело женщины для мужчины все равно что храм, которому он поклоняется. Женщина должна ощущать себя сильной, когда на нее смотрят так, как смотрю на тебя я.
Сильной? Элизабет ощущала слабость. Ее завораживали его прикосновенья, ставший хрипловатым голос. Ей казалось, что все это происходит не наяву, а во сне. Она, созданная для этого мига, еще никогда так остро не ощущала тягостного одиночества, холодного, опустошающего чувства безответной любви.
Тэвису показалось, что ему на руку капнули горячие слезы Элизабет. Он немного отпрянул, ощутив, как разгорается у него внутри огонь желанья. Искренность этой женщины одновременно пугала и возбуждала его. Он еще попытался сдерживать себя, но природа брала над ним верх. Освободившись от одежды, он снова обнял Элизабет и, взяв ее руку, опустил вниз, заставив коснуться себя.
— Тэвис… — с мольбой пробормотала она.
— Пути назад нет, — сказал он. — Мы давно перешли грань.
Его руки ласкали её. Реальность оказалась столь же чудесной, как и мечты. Она испытывала все нарастающее желанье касаться его, узнать его тело: каждый изгиб, каждую родинку, каждый оставшийся с детства шрам. Как прибившаяся к берегу волна, она льнула к нему, наслаждаясь исходящим от него жаром. Он научил ее знать о себе то, о чем никогда не имела понятия, и ей казалось, что она очутилась в незнакомом месте, где ей, как ни странно, известны даже самые затаенные тропки. Она не удивилась, когда он оказался над ней, и, ощутив у себя внутри его плоть, испытала долгожданный покой.
Даже жаркий огонь взаимной страсти не мешал ей наслаждаться этим покоем, словно та, прошлая Элизабет куда-то исчезла, а вместо нее на свет явилась новая. Это было чудо, но чудо не изумления, а обретенной наконец ясности и свободы. Свободы узнавания.
Элизабет казалось, что она видит в его глазах свое отражение. Потом он снова целовал ее, тихо повторяя ее имя. Ей было до того хорошо, что, когда все кончилось, она прильнула к нему, ощущая безграничную нежность. Тэвис лежал неподвижно, глубоко дыша, кожа его была прохладной и влажной от пота. Коснувшись губами его затылка, она обняла его, чувствуя себя самой счастливой в мире женщиной.
— Теперь я знаю, что такое любовь, — прошептала она, — после долгого странствия она нашла меня.
13
День был теплый, солнечный и почти безветренный, и Элизабет захотелось привести в порядок волосы.
Зеленоватая вода океана почти бесшумно плескалась за бортом, мир вокруг казался удивительно безмятежным — неподходящее место и время, чтобы умереть. Но они умрут, и умрут скоро, потому что вчера у них кончилась пища, а сегодня утром вода.
Она вздохнула, наслаждаясь солнцем и мерным движением моря, похожего на огромного неуклюжего кита. Все было знакомо и привычно — сломанная мачта, спущенные паруса, отполированные до блеска поручни из красного дерева, — что станет с ее любимым шлюпом?! Именно здесь они с Тэвисом занимались любовью. Здесь она возродилась к жизни. Здесь она умрет.
Элизабет и сама не знала, почему, проснувшись, она решила надеть единственное платье, которое было у нее с собой, и заплести косу. Наверное, смерть виделась ей как романтическая трагедия, и она представляла себя Офелией.
Память. Воспоминания. Воспоминаний у нее много. Она вплела ленту в длинную косу и перекинула ее на спину.
Ей не верилось, что всего неделя прошла после той ночи, когда они впервые занимались любовью. Она стала вспоминать, сколько раз с тех пор любили они друг друга, но все промелькнувшие дни будто соединились в одном восхитительном миге. Элизабет счастливо вздохнула, подумав о выпавшем ей счастье по-настоящему любить. Теперь умереть не страшно.
Солнце спряталось за облако, и тень накрыла шлюп, словно крыло Азраила. Она подумала о том, что многое видится в ином свете, когда приближается ангел смерти. Странно, что цену жизни понимаешь лишь перед концом. Но Элизабет не хотелось грустить. Слишком прекрасна ее любовь, слишком сильна, чтобы быть подвластной даже смерти.
Чувствуя, что ее сердце вот-вот разорвется от переполняющего ее счастья, она с беспокойством огляделась, не замечая, что Тэвис уже подошел к ней.
Она любила его. Она восхищалась им. Она преклонялась перед ним, и душа ее ликовала. Как жаль, что они здесь одни, а ей хочется, чтобы весь мир узнал о ее чувстве, ее восторге, о той радости, которую она испытывает рядом с этим человеком. Она бы могла остаться здесь навсегда — просто стояла бы и глядела на него. Без всякой стыдливости она опустила глаза на полотенце, которое он небрежно повязал вокруг бедер после того, как вытерся, и ощутила разлившееся по всему телу тепло.
— Твой взгляд жжет, будто огонь, — проговорил он, словно почувствовав ее желание.
— Но этот огонь не обратит в пепел.
Она засмеялась, но неожиданно замолчала, заметив, что взгляд его стал рассеянным и отрешенным, таким же далеким в эту минуту, как ветреный берег Нантакета. Элизабет поняла, о чем он думает. Тэвис винил себя в том, что уже случилось и еще случится.
— Лайза, я хочу, чтобы ты знала… — голос его дрогнул, но он продолжал: — Если бы я мог исправить то, что случилось…
— Я ни в чем не виню тебя, — не дав ему закончить, перебила Элизабет, — честное слово.
— Но я виноват. Если бы не я, ты была бы сейчас дома…
— И растрачивала жизнь попусту, сочиняя стихи, рассматривая в телескоп звезды и не надеясь ощутить радость любви, познать тайну соединения мужчины и женщины. Нет, спасибо, если бы мне пришлось выбирать…
Она не успела договорить, так как Тэвис шагнул к ней и, подхватив на руки, понес на корму, туда, где лежали порванные паруса.
— Мне нравится твое платье, — повторил он, начав ее раздевать, — но еще больше мне нравится, когда на тебе нет ничего.
Откинув голову и закрыв глаза, Элизабет думала о том, сколько женщин до нее ощущали его обжигающие прикосновения. Она стояла перед ним обнаженная, и он быстро сбросил с себя все. Откровенно любуясь его стройным телом, Элизабет встала на колени и принялась ласкать его.
— Боже! — простонал он, откидывая назад голову, — до чего прекрасна женщина, когда она забывает о лицемерии и ложном стыде. Ты хороша, как сама природа. Я хочу заставить твое тело петь.
— Оно уже поет, — прошептала Элизабет, — песню, слов которой я не знаю до конца.
— Узнаешь, — ответил он, найдя ее губы.
