Ирина Лунгу - Ты снова рядом
Всё утро его преследовало какое-то смутное чувство. Как будто он был нужен кому-то. Будто кто-то ждал его и нуждался в его присутствии. И Сева запоздало и неожиданно для самого себя понял, что в нём нуждается маленький сын Лины. Он лежал там, совершенно один, так не вовремя оказавшийся одиноким, и единственным знакомым человеком для него являлся сейчас сам Сева.
Сева пошёл к малышу и только когда снова увидел его, смог прикоснуться, это странное тревожное чувство, наконец, отпустило его, и он мог свободно вздохнуть.
В палату к малышам вошла медсестра и какой-то незнакомый врач, и они оба направились в сторону кювеза, в котором лежал малыш Лины.
— Доброе утро. Вы, наверное, отец этого малыша, — приветливо улыбнулась медсестра, говоря по-испански.
Сева не зря прожил здесь почти год из того времени, когда вынужден был скрываться. Он сносно знал язык, который оказался весьма простым в изучении.
Вместо ответа он лишь кивнул.
Не хотелось объяснять абсолютно незнакомым людям суть всего происходящего.
— Тогда вам нужно подписать документы на операцию, потому что мы сейчас заберём вашего сына.
— Прямо сейчас? На операцию? — неизвестно отчего встревожившись, спросил Сева.
Врач тоже улыбнулся и пояснил.
— Понимаю, что это звучит неуместно, но вы, пожалуйста, не волнуйтесь! Операция пройдёт очень быстро. Это обычная процедура в таких случаях.
Сева помолчал.
Имеет ли он право поставить сейчас подпись на этих документах?
С одной стороны, он всё ещё муж Лины. С другой стороны — не имеет к этому малышу никакого отношения.
Но если с ребёнком что-нибудь случится из-за этого промедления, не станет ли он врагом Лины номер один?
Быстро решившись, Сева взял папку, которую ему подал врач и поставил подпись.
Ту подпись, которой он подписывал документы более трёх лет назад.
Врач кивнул и стал вывозить малыша прямо в кювезике в коридор.
— Стойте! Подождите! — закричал Сева и бросился к ребёнку. Тот недовольно заворочался, словно понимая, что его ждёт ещё одно испытание.
Сева просунул руку в рукав и коснулся ручки малыша.
— Крепись, парень! Всё будет хорошо! Я буду рядом!
Малыш притих, так же, как и раньше крепко цепляясь за палец отца. И тут же успокоился.
Сева осторожно высвободил палец из крошечной ручки и вытащил руку. Потом благодарно кивнул врачу, который терпеливо ждал всё это время и проводил малыша долгим взглядом. Борясь с каким-то щемящим сердце чувством. Ещё не понимая, что успел полюбить этого чужого, по его мнению, ребёнка так, как не способен подчас любить и родной отец.
Сева хотел заставить себя вернуться в палату к Лине и подождать новостей об операции малыша там, но не смог.
Сначала он места себе не находил, потом всё же решил отправиться ждать к операционной.
Он уже знал, где она находится, и у него случилось стойкое ощущение дежавю.
Точно так же он сидел здесь вчера в ожидании новостей.
Сева присел на стул, стоящий в коридоре и принялся ждать.
Здесь его и нашёл Роман Аркадьевич, срочно прилетевший в Испанию, как только узнал, что Лина в больнице и уже родила ребёнка.
Сева поднял голову и увидел, как прямо на него смотрит будущий муж Лины.
— Ты позволишь подождать вместе с тобой? — спросил он у Севы.
Сева кивнул, даже не замечая, что собеседник перешёл на «ты».
— Это же ваш сын, я не имею права запрещать вам. — буркнул Сева.
От ощущения того, что этот чужой Лине человек будет воспитывать этого малыша, нянчить его, вставать к нему ночами, в груди Севы вскипела злость.
Он попытался погасить её, говоря себе, что он уже отпустил Лину, но не мог.
Роман Аркадьевич потёр переносицу и ухмыльнулся.
Какой же всё-таки муж Лины болван! Причём полный!
— Ты ведь её когда-то погибший муж, так? — неожиданно спросил он, присаживаясь рядом.
Сева удивлённо уставился на него.
— Кто вам это сказал? — громче, чем того требовали приличия и место, в котором они находились, спросил он. — Лина?
Роман покачал головой.
— Нет, не Лина.
Потом помолчал немного и добавил.
— Нет, она, конечно, рассказывал, что её муж утонул, но не вдавалась в подробности. А уж то, что ты вернулся, я узнал сам, когда увидел тебя в саду у её друзей.
— Но как? — снова удивился Сева.
Роман устроился поудобнее, и пояснил.
— Понимаешь, Лина такой человек, что она не очень любит выносить на люди то, что с ней происходит. А уж тем более в рабочую сферу. Но она не удержалась, носила с собой твою фотографию.
Лицо его помрачнело, и он продолжил, уставившись в одну точку.
— Лина очень долго переживала твою гибель. Мы с ней познакомились, когда со дня твоей смерти прошло всего без малого три месяца, но даже тогда она выглядела убитой.
Уж не знаю, что она ощущала сразу после твоей смерти…
Он замолчал надолго, потом снова заговорил.
— В общем, она с головой ушла в работу. Работала, как говорится, на износ. И однажды уснула прямо на рабочем месте, сжимая в руках твою фотографию.
Он улыбнулся и развёл руками.
— Ну и когда я увидел тебя в саду, то сразу узнал.
Сева кивнул. Ещё одно доказательство того, как сильно тосковала по нему Лина.
Они снова помолчали.
— Вы не думайте, что я буду мешать вам, — начал Сева, стараясь совладать с голосом. — Я только дождусь, пока им получше станет, и сразу уеду.
Роман Аркадьевич нахмурил брови.
— Уедешь? Снова? — он взглянул Севе в глаза, — Честно говоря, сказать, что я тебя не понимаю, значит, ничего не сказать. Неужели снова бросишь Лину?
Теперь уже настала очередь Севы удивляться.
— Я тоже не понимаю вас. Вы с Линой скоро поженитесь, она родила вам сына. — он перевёл дыхание, — И вы удивляетесь, что я хочу исчезнуть из её жизни?
Роман тихо рассмеялся.
— Мдаа, правду говорят «Лицом к лицу лица не увидать», — он ещё немного посидел, посмеиваясь, потом сделал серьёзное лицо и посмотрел на Севу, — Какая оценка у тебя была в школе по генетике?
Сева опешил и даже неосознанно отстранился от Романа.
Что за странный человек и странные вопросы!?
Сначала предлагает остаться рядом с Линой, потом вдруг спрашивает об оценках в школе!
— Кхм. Ну, точно не помню, но ниже, чем три — точно быть не могло.
Роман снова рассмеялся. Но потом так же быстро посерьёзнел и снова обратился к Севе.
— Выслушай сейчас меня и не перебивай. Дело в том, что к Лине у меня особое отношение. Сказать, что я испытываю к ней жалость — значит признаться в том, что я её совсем не знаю. Но я знаю её, по крайней мере, настолько, насколько она сама позволила себя узнать. Она — бескорыстный, открытый, жизнерадостный человек. И она такая вопреки тому, что с ней случилось!
