Мэгги Робинсон - Полночная любовница
— Я оставлю тебя. Через четыре месяца и восемнадцать дней.
Кон также сознавал ограниченный характер их сделки.
— Не забудь добавить восемь с половиной часов до полуночи. Когда я открыл тебе дверь, ты снова была моей.
Он вспомнил ее, какой увидел ее в полутемном холле: она была бледной и изможденной. Она оделась, чтобы соблазнить его, но в этом не было нужды. Он принадлежал ей, даже если она этого не желала. Каждый потерянный, одинокий год, разделявший их, виделся ему слишком отчетливо.
Лоретта покачала головой:
— Не будь утомительным, Кон. Я твоя только благодаря шантажу. Листок бумаги, подписанный под давлением, ровным счетом ничего не значит.
Она права, разумеется, но он использовал все средства в своем распоряжении, законные они или нет. И сделает это снова, если понадобится.
Он прикоснулся к ее щеке.
— Скажи мне.
— Я передумала. Я ничего не хочу.
Не надо было медлить, когда она попросила в первый раз. Когда ее страсть была так сильна, что она позабыла, что должна держаться с ним холодно.
— Скажи.
— Черт побери, Кон. Я получила свое удовольствие более или менее. И мне безразлично, получишь ли ты свое.
Он вскинул бровь:
— Ты эгоистична, да?
— Целиком и полностью.
— Я тебе не верю. Уж кем-кем, но безразличной ты никогда не была. — Ни к своим разгульным родителям. Ни к младшему брату. Ни к нему в то лето, когда он был настолько несчастен, что практически использовал ее тело.
— А теперь мне плевать! Делай что хочешь! Я сказала глупость.
— Значит, ты меня не хочешь?
— Разумеется, нет.
— Не хочешь вот этого? — Он погладил торчащий сосок. — Или этого? — Его тубы вернулись к своей прежней задаче.
Она лежала под ним одеревеневшая, злая. Рот сжался в упрямую линию, на глазах выступили слезы.
Так не пойдет. Даже он не настолько бессердечен, чтобы овладеть женщиной против ее желания. Кон отодвинулся и накрыл ее простыней.
Лоретта не удовлетворилась этой временной передышкой, но посчитала необходимым уколоть его еще сильнее.
— Любой может прикасаться ко мне так, как это делаешь ты. Разницы нет. Для меня это ничего не значит. Просто это то, что надо терпеть, пока не закончится мое рабство.
Кон испытал дьявольскую вспышку ревности, но он знал, что она никогда не изменяла ему. Ни разу. Сейди более чем ясно высказалась на этот счет, осыпая его угрозами, когда он сказал, что собирается сделать, чтобы вновь завоевать Лоретту.
— Я не освобожу тебя от твоих обязательств, Лоретта, как бы холодна ты ко мне ни была. Не вижу смысла спорить, когда мы могли бы наслаждаться друг другом. И не говори мне, что за этот месяц не получала удовольствия от близости со мной.
— Месяц и тринадцать дней.
Господи, как же она упряма!
— Не забудь следующие восемь с половиной часов.
— Как будто я могу забыть хоть что-то из этого, ужасный ты человек! И да, сотри эту самодовольную ухмылку со своего лица. Мое тело — предатель. Я ничего не могу с собой поделать, когда ты прикасаешься ко мне… — Она осеклась и густо покраснела. — Но как я уже сказала, мое тело откликнулось бы на любого мужчину…
— Когда-то ты любила меня прямо на земле. Помнишь тот день, когда отыскала меня после сенокоса? Тебе было наплевать, что я весь взмок от пота, и от меня воняло, как от козла. Ты повалила меня на сено и соблазнила.
— Я была молодой и глупой.
Кон вздохнул:
— Мы оба были такими, любовь моя. Но теперь мы старше и у нас больше выбора. Заниматься любовью в постели гораздо удобнее, не так ли? И не стоит беспокоиться, что поцарапаешься о сено или что зад будет искусан насекомыми. Надеюсь, ты теперь полностью исцелилась?
— Я исцелилась еще двенадцать лет назад. От тебя и от всего, что ты со мной сделал.
— Ты уверена? Дай-ка мне взглянуть.
Лоретта открыла рот:
— Ты хочешь осмотреть мой зад?
— Не могу придумать ничего более восхитительного.
— Ты и вправду безумец. Но я должна исполнять твои желания, поскольку ты мой хозяин. Временно. — Она демонстративно вздохнула и повернулась, при этом «случайно» ткнув его локтем.
Кон отвернул простыню, любуясь бледно-розовыми чулками и подвязками. Если б его спросили, он, возможно, предпочел бы черные, но Лоретта не любительница черных чулок. Ее узкая спина и попка были такими же веснушчатыми, как и остальное тело. Он провел пальцем вниз по позвоночнику до самой талии. Лоретта была очень напряжена, без сомнения от сексуальной неудовлетворенности. Все-таки она хочет его, что бы там ни говорила и как бы ни отдалялась от него.
— Ой! Что это?
Она приподняла голову с подушки:
— Где?
— Вот здесь. — Он обвел кружок на левой ягодице. Заинтересовавшись, она ощупала ягодицу.
— Я ничего не чувствую.
— Мне надо взглянуть получше. Лежи тихо.
— А на что это похоже?
Ах, прежняя Лоретта поняла бы, что он играет с ней, и подыграла бы ему. Эта Лоретта казалась искренне встревоженной. Он не хотел, чтобы она волновалась. Ни о чем. И уж точно не о крошечной веснушке в форме сердечка на хорошенькой белой попке, которую он собирается куснуть примерно секунд через шесть.
— Ах ты, чертов ублюдок!
— Лежи тихо, Лоретта. — Так ему не придется видеть ее безжалостное безразличие, потому что он решил, что овладеет ею даже против ее желания. Она сколько угодно может притворяться, что ей все равно, но он-то знает, что это не так.
Кон усадил ее на свои колени и подсунул под нее одну из золотых подушек. А потом безо всякой преамбулы и разговоров вошел в нее сзади. Лоретта вскрикнула, позабыв скрыть свой отклик, и продолжала вскрикивать, когда он вонзился глубже. Он был совершенно уверен, что она кричит от удовольствия, к которому примешивается некоторое удивление, а поскольку она не предприняла ничего, чтобы оттолкнуть его, то принял все это за шумное подчинение.
Он наблюдал за собственным погружением в ее розовую плоть. Он видел, как она поглощает его, потом неохотно отпускает. Он ловил ртом воздух, сотрясаясь всем телом от взрывных ощущений, охвативших его. Ее ногти вонзались в матрац, крики Лоретты заглушались теперь подушкой. Еще один толчок, и он наклонился, чтобы куснуть ее в плечо. Словно хотел оставить на ней свое тавро. Провозгласить навеки своей. Наполнить своим семенем. Сделать ей ребенка… нет, проклятая губка. Но скоро. Скоро. Она принадлежит ему, и всегда будет принадлежать.
Собственное освобождение сотрясло его до основания, снова ослепило. Она должна знать… должна. Он заплатил. Он страдал. Они оба страдали, хотя Лоретта, конечно, больше его. Он возместит это ей. Сегодня во время пикника. Завтра в карете и все последующие дни, пока они будут добираться до Йоркшира. И потом, надо надеяться, всю оставшуюся жизнь.
