Линн Грэхем - Трудное примирение
— Если бы ты плавала чуть лучше, я бы бросил тебя в бассейн.
— И ты ведь ни капельки ни о чем не жалеешь, правда? — Вот единственное, что она понимала. И вряд ли это могло умерить ее гнев.
Он вздохнул.
— А о чем я должен жалеть?
— О чем? О чем? — Она уже с трудом произносила слова. — Ладно, я заставлю тебя пожалеть! Мне только надо убедиться, что никаких угрызений совести за то, что ты меня здесь держал, ты не испытываешь!
— Ты права. Не испытываю.
— Ты поступил со мной так, будто я вещь, предмет, который можно, когда хочешь, взять, когда надоест, бросить! — Когда губы его расплылись в улыбке, она вдруг поняла, что может толкнуть человека на убийство.
Ресницы скрыли выражение его глаз.
— Если ты для меня предмет, то и я для тебя предмет точно в такой же степени.
Секунду, пока до нее доходил смысл его слов, она смотрела на него непонимающим взглядом.
— Я говорю не о сексе! — выпалила она наконец.
— Конечно, — согласился он. — Ну, раз обвинение в физических оскорблениях снято…
— Я его не снимала! — перебила она.
— Ты сама сменила тему, — возразил он. — Тебя влекло ко мне ничуть не меньше, чем меня к тебе.
— Ты самонадеянный болван! Я была не в себе! Я тебя ненавижу!
— Это пройдет, — заверил он.
— Ничего не пройдет! Я ухожу, уезжаю, оставляю тебя… — выпалила она.
— Типичнейшая для тебя реакция на неприятности, но на этот раз исчезнуть тебе не удастся.
— Я ухожу! — в бешенстве закричала она.
— Осторожно, стекло! — бросился к ней Люк. Но было поздно. Ступню пронзила резкая боль, и Кэтрин вскрикнула. Люк подхватил ее на руки, дотащил до ближайшего шезлонга и буквально взгромоздил на него, все время придерживая ее рукой за лодыжку.
— Не дергайся! — гаркнул он. — А то загонишь стекло еще глубже.
Рыдая от боли и обиды, она дала ему вытащить осколок и снова принялась осыпать его проклятиями.
— Так и знал, что ты снова возьмешься за свое.
— Убирайся!
— Оставить тебя среди всего этого стекла? Да к тебе пора приставить няньку для присмотра, — насмешливо сказал он, перевязывая ей ногу чистым платком. — Когда тебе в последний раз делали прививку от столбняка?
— Полгода назад! — фыркнула она, раздраженная своим беспомощным положением. — Ты слышал, что я тебе сказала? Я ухожу!
— Черта с два.
Он поднял с земли упавшее полотенце и завернул ее в него, точно куклу, что разозлило ее уже окончательно.
Она оттолкнула его руки.
— Не смей ко мне прикасаться! Что это значит — черта с два? Ты не имеешь права насильно держать меня здесь!
Он отбросил полотенце и, к ее величайшему изумлению, невзирая на яростную защиту зубами и ногтями, подхватил ее и положил себе на плечо.
— Отпусти! — визжала она, колотя его по спине кулаками. — Что ты делаешь?
— Ограничиваю твою свободу действий для твоего же собственного блага. У тебя истерика, — огрызнулся он. — И с меня хватит.
— С тебя хватит? — голос у нее сорвался. — Отпусти меня!
— Sta’zitta. Успокойся, — ответил он.
От неудобного положения у нее все время сползал лифчик, и это мешало ей работать кулаками. А он уже шел по каменной лестнице, ведущей к французскому окну на галерее первого этажа.
— Я тебя ненавижу! — всхлипывала она, обливаясь слезами ярости и унижения.
Через минуту Люк бросил ее на кровать, ничуть не более осторожно, чем заслуживал бы мешок картошки.
— А ведь ненависть ко мне не делает тебя счастливее, правда? — насмешливо шепнул он. — Per Dio, и знаешь почему?
— Потому, что ты просто бесчувственное бревно! — выкрикнула она сквозь слезы. — И я ухожу!
— Никуда ты не уйдешь.
— Ты не сможешь меня задержать. И не заставишь выйти за тебя замуж, — заявила она, обретя вдруг уверенность, соскочила с кровати и бросилась к стулу, на котором лежал полупрозрачный халат — в купальнике ей стало неуютно. — Теперь, когда Дрю подписал контракт, ты меня больше не удержишь!
— Он подпишет его ровно через час после нашей свадьбы.
Кэтрин остолбенела. Потом резко обернулась. Во взгляде золотистых глаз мерцала почти физическая угроза.
— Я предвидел, что это может понадобиться.
— Так он… он еще его не подписал? — этот вопрос дался ей с огромным трудом.
— Такой уж я недоверчивый ублюдок, — прорычал Люк, точно разъяренный тигр.
— Ты не имеешь права завладеть мной против моей воли! — воскликнула она.
— Я уже объяснял тебе, как сильно ты заблуждаешься, — сухо заметил он. — И хочу надеяться, что завтра, когда мы прилетим в Англию, ты будешь в более покладистом настроении.
Кэтрин уловила из его речи только одно чудесное слово.
— В Англию? — повторила она. — После свадьбы ты отвезешь меня в Англию?
— По традиции смена декораций необходима.
Значит, он уверен, что кольцо на пальце удержит ее не хуже цепи, приковывающей скелет к стене подземелья. Но пусть только попробует ее удержать, когда они вернутся в Англию. Пока ее паспорт у него и пока она за стенами замка, где повсюду торчит охрана со всякими электронными устройствами, бежать нечего и пытаться.
Если она заупрямится насчет свадьбы, пострадает Дрю. При этой мысли она задрожала от бешенства. Соблазнительная идея сбежать от Люка из-под венца, в самый день широко разрекламированной свадьбы, к сожалению, оказывалась неисполнимой. С самого начала было ясно, что это легче придумать, чем сделать. Ну ладно. Главное, завтра они уже будут в Англии. А там ему не заставить ее остаться с ним.
— Кэтрин, — сказал Люк, — забудь даже думать об этом.
— Хватит разговоров, — сдавленным голосом сказала она. — Я тебе уже все сказала.
— И все-таки поговорить необходимо. — Кто-то постучал в дверь. Он сделал вид, что не слышит. — Я не могу позволить тебе сорвать свадьбу.
Стук в дверь повторился.
— Avanti! — сердито крикнул Люк.
Вошел Бернардо, за его спиной маячила секретарша.
— Синьорина Перуцци. — Он с извиняющимся видом протянул радиотелефон. — Она уверяет, что ей надо поговорить с вами, синьор, по неотложному делу.
— Я не буду с ней говорить, — отрезал Люк. — Оставьте нас, Бернардо.
Дверь за ними закрылась.
— Он говорит по-английски, — дошло вдруг до Кэтрин. — Только ты мог приказать ему скрывать это от меня.
— Вся прислуга думает, что это желание исходит от тебя, так как ты хочешь попрактиковаться в итальянском.
Дрожащими руками она прикрыла лицо, потому что ей решительно отказало самообладание.
— Я тебя ненавижу!
— Ты на меня сердишься, — твердо поправил он. — И, думаю, у тебя есть для этого основания.
