Барбара Ханней - Как-то раз на рождество...
Но самое ужасное заключалось в том, что она никогда больше не увидит Хью и Иви.
Последняя страница ее лондонской истории перевернута... И вот она — горькая реальность. Если Хью и создал эту сказку, то, чтобы продлить ее, он должен был помешать ей уехать. Он должен был поступить как в кино — побежать за ней, схватить за руки и поклясться в вечной любви к ней. Любым способом доказать, что он и в самом деле любит ее.
Вместо этого он помахал ей рукой.
И сказал «до свидания» с сухим поклоном головы. По-английски!
Черт побери! Джо задрожала, и горькие слезы отчаяния побежали по щекам. Все кончено, они расстались... А ведь она так любила его! Боже, как она любила его! Любила смотреть на него, любила разговорить с ним, любила вдвоем заботиться об Иви. Любила его друзей, родителей, слуг, любила его город...
Джо любила все, что было связано с Хью Стрикландом.
Снова хлынули слезы, девушка полезла в карман за платком, чтобы вытереть лицо. Неожиданно вместе с платком она вытащила из кармана какой-то конверт. Сверху на нем было написано одно единственное слово: «Джо!» Она сразу узнала почерк Хью.
Ее сердце на мгновение остановилось, а затем забилось как бешенное. Внутри конверта оказался сложенный вчетверо лист бумаги и что-то еще, выпуклое. Дрожащей рукой она вытащила этот странный, но почему-то знакомый ей по форме предмет...
Кольцо! Обручальное кольцо бабушки Хью. Ее руки задрожали так сильно, что девушка чуть не выронила кольцо, поэтому поспешила надеть его на палец и развернула листок.
Джо!
Я безумно люблю тебя. Понимаю, что тебе трудно поверить мне, ведь все произошло так быстро... Как же мне убедить тебя?
Если бы ты согласилась стать моей женой, я был бы самым счастливым человеком на всем белом свете и сделал все от меня зависящее, чтобы и ты была счастлива со мной.
Если когда-нибудь ты захочешь вернуться ко мне, тебе нужно всего лишь надеть на палец кольцо и приехать в мой дом. И я буду твоим навсегда.
А если ты вернешь мне кольцо, я пойму, что ошибался и ты меня не любишь. Хью.
— Свиньи едят совсем не то, что единороги, — терпеливо объяснял Хью Иви.
Его дочь, нахмурившись, смотрела на него.
— Почему нет? — Она не любила, когда с ней не соглашались.
— Да потому, что они едят разную пищу.
— Единороги едят траву. А свиньи что едят?
— Ну, как тебе сказать, да они почти все едят.
Озорная усмешка появилась на лице Иви:
— Как ты.
— Ты обозвала меня свиньей?
Девочка захихикала.
— Да, ты как свинья, папа. Ты ведь ешь все подряд.
— Извини. Но я думаю, что у тебя сейчас будут большие неприятности. Маленьких девочек, которые называют своих пап свиньями, нужно щекотать.
— Нет.
— Я вынужден защекотать тебя до смерти.
— Нет! — снова вскрикнула Иви.
Но уже в следующую секунду игрушки полетели в сторону, и Хью принялся щекотать дочку. Та смеялась и визжала.
— Здесь частная вечеринка или любой может присоединиться? — раздалось вдруг в комнате.
Хью замер. Неужели это ему не послышалось? Он обернулся. Джо стояла наверху лестницы, возле двери в комнату Иви.
Лицо Джо, обрамленное каштановыми волосами, было бледным, с воспаленными пятнами румянца, но на губах ее застыла несмелая улыбка.
— Джо! — закричала Иви. — Джо! Я же говорила тебе, папа, что она вернется!
Хью стремительно пересек комнату и обнял Джо.
— Ты вернулась!
— Я люблю тебя, Хью, — зашептала она в ответ. — Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя...
Смеясь, он сжал ее лицо руками и принялся покрывать его быстрыми, нежными поцелуями...
— Папа! Перестань, ты обнимаешь Джо слишком сильно! Ей больно, наверное, — нетерпеливые маленькие руки теребили их одежду.
Они посмотрели вниз на Иви, как будто оба только что проснулись.
— Ах, детка, — сказал Хью. — Почему бы тебе не спуститься на кухню и не спросить, не приготовила ли Реджина чай для тебя?
— А она сделала шоколадный пирог?
— Возможно. Сходи и спроси ее.
— Хорошо. Я поняла, — наверху лестницы Иви обернулась и посмотрела на них. — Только убедись, что Джо, не уйдет снова.
— Не волнуйся, Иви, я останусь, — заверила ее Джо.
Когда девочка ушла, они слились в поцелуе, жадном, страстном и неторопливом, — поцелуе, в котором, наконец, выразили всю свою взаимную любовь.
