Виктория Паркер - Невинная соблазнительница
Тут же нахлынули воспоминания: Ева смотрит на него огромными умоляющими глазами из-под пушистых длинных ресниц.
– Это обернулось катастрофой, – продолжала она. – Финна остановили за превышение скорости. Он отбился от штрафа, пообещав, что отец споет на свадьбе полицейского…
Данте чувствовал, как спадает внутренне напряжение.
– Помню. Как будто это было вчера.
– Целый час мы искали магазин, и что же?
– У них кончилось мороженое.
– Точно. Не могу поверить, что ты это помнишь. – В ее волшебных глазах застыл вопрос, но через мгновение Ева отвела взгляд.
Решив, что ему почудилось, Данте вернулся к теме:
– Отец все-таки спел на свадьбе?
– По-моему, да. Мама заставила его. – Ева нахмурила брови. Ложка с лакомством застыла в воздухе. – Помню, он смотрел на нее с таким раздражением.
– Может, тебе казалось? Не можешь простить измены.
– Наверное, ты прав. Сколько нарушенных обещаний, сколько лжи. Даже мне приходилось обманывать маму. Я сжигала газеты, чтобы она не видела фотографии его женщин, говорила, что он на гастролях, – все что угодно, лишь бы избавить от душевных страданий. Она отдала ему всю себя, а он предал ее и нас, своих детей. Но мне все равно стыдно за мои уловки.
– Ты делала это из любви к матери, дорогая. Я знаю. – Он убрал золотистую прядь с ее лба, провел пальцами по бледной щеке, а когда она уткнулась лицом в его ладонь, не удержался и коснулся губами лба, стирая горестную морщинку. – Может, отец любил ее по-своему, но он слишком слаб, чтобы быть свидетелем ее мучений. Столько боли… – Он осекся, подумав о Еве. Он понял, как отчаянно она нуждалась в его поддержке, и дал себе слово, что будет рядом с ней. Всегда.
– Мне было тяжело, но я же не сбежала.
– Ты сильная и выбрала другой способ заглушить боль – бесконечные, до одурения вечеринки с незнакомыми людьми, не способными обидеть тебя. Может, поэтому ты решила переспать с Ван Хорном. Ничего не чувствовала, а значит, твоему сердцу ничего не грозило.
Ева широко открыла глаза:
– Конечно, в этом причина. Я никогда больше не встречала тех людей.
– У меня сохранилось столько добрых воспоминаний о вашем доме: любовь, смех. – Он сам был лишен такого счастья. – Не забывай той светлой поры, Ева.
Его собственное детство оставило тяжелые воспоминания, но Данте не хотел, чтобы Ева знала об этом.
– А что твой дом? – вдруг спросила она, словно читая его мысли.
Данте собирался уйти от ответа: меньше всего ему хотелось пробудить сострадание в ее отзывчивом сердце, но, промолчав, он рисковал оттолкнуть Еву. Данте перевел задумчивый взгляд на далекий горизонт, где в розовой дымке море сливалось с небом.
– Помню резкие перепады настроения матери, разбитые водочные бутылки… – Он инстинктивно сжал в побелевших пальцах ложечку и приготовился отразить поток жалостливых восклицаний.
– Теперь я понимаю, почему ты отобрал у меня бутылку вина на дне рождения, когда мне исполнилось восемнадцать. – Ева легко шлепнула его по руке. – Твоя мать и мой отец составили бы прекрасную пару.
У Данте отлегло от сердца. Он забыл, с кем разговаривает. Ева прежде всего думала о других и точно знала, когда разрядить атмосферу шуткой. Он не удержался от улыбки.
– Любой был бы предпочтительнее моего отца, погубившего ее.
Почему это раньше не приходило в голову? Данте знал, что Примо Витале одним ледяным взглядом мог уничтожить человека.
– Может, она топила горе на дне бутылки? – Ева свела брови. – Думаешь, поэтому мой отец много пьет в последнее время?
– Ему нечем гордиться. Он живет с чувством вины. На благотворительном вечере от стыда боялся даже взглянуть на тебя.
Ева растерянно моргнула:
– Боже мой, я не могу простить его, а он мучается. Как помочь ему?
– Ты уже сделала что могла. – Данте подумал, что все его попытки спасти собственную мать ни к чему не привели. – Он сам себе судья.
Ева тронула кончиками пальцев его локоть, и Данте мгновенно напрягся. Их взгляды встретились. Воздух вибрировал, создавая между ними невидимую, но ощутимую связь. Пульс Данте зашкаливал от ее близости, от прикосновения обнаженного бедра. Бушующий в нем жар требовал сжать ее в объятиях и овладеть быстро и страстно здесь же, на балконе. Но у Данте возникла другая мысль: Ева была возбуждена, утратила бдительность, и этим надо было воспользоваться.
Очень осторожно он коснулся пухлой нижней губы, провел большим пальцем по изящному изгибу шеи и скользнул под бретельку кружевного бюстгальтера.
– Ты когда-нибудь снимаешь его, Ева?
– Конечно. – Дрогнувшей рукой она заправила за ухо длинный локон. – Когда принимаю душ.
– Объясни, почему ты скрываешь такую красоту?
– Намекаешь на то, что моя грудь на экране монитора вызвала транспортный коллапс на Пиккадилли-Серкус?
Данте вспомнил насмешливый упрек, брошенный Еве на благотворительном вечере.
– Тебе это не понравилось.
– Конечно нет. Никто не ожидал, что это выльется в унизительный скандал. Но я откликнулась на просьбу Фонда больных раком груди и не жалею: в результате фонд получил миллионные пожертвования.
– Неудивительно! – Полуобнаженная грудь Евы воспламенила бы любого. – Но это половина правды. – Данте догадывался о причине, но хотел, чтобы Ева сама призналась в знак полного доверия.
– Честно? Все началось из-за мамы. Некоторые вещи помню отчетливо – хирургические операции. Не знаю, как объяснить, но… я испытывала ее боль.
– Вы были очень близки.
– Мне было страшно. А когда… – Ее горло сжалось. – Я никому не рассказывала, но, думаю, ты должен знать.
Данте затаил дыхание, вжался спиной в мягкую подушку дивана. Он ждал.
– Два года назад я испытала шок: обнаружила небольшую припухлость. И тут началось! Консультации онкологов, тесты, анализы, биопсия…
– Господи! – Ему не терпелось обнять Еву и не отпускать. Никогда. Но ради нее он должен оставаться сильным. – Рядом никого не было?
– Конечно нет. Зачем? – Она покачала головой. – К счастью, опухоль оказалась доброкачественной. Напрасные опасения.
Напрасные? Да она могла умереть от страха. У Данте прервалось дыхание от одной только мысли. Надо знать Еву! Не хотела тревожить Финна, близких людей…
– Короче говоря, – натянуто улыбнулась она, – с тех пор не переношу, когда трогают, а это… – она приспустила кружевную чашечку на левой груди и показала белую полоску шрама, – напоминание. Поэтому я всегда ношу бюстгальтер – привычка, от которой трудно избавиться. Но в последнее время, когда ты смотришь, целуешь, когда мы занимаемся сексом, у меня странные ощущения. Хочется, чтобы ты дотронулся, но я боюсь… Не могу расслабиться.
