Филис Хаусман - Наше прошлое, вернись!
— Помню. Это называется наранджилла. Признаться, мне его тоже не хватает. А мама еще готовит посоле — жареный хлеб с тушеной бараниной. Еще она делает потрясающие маисовые лепешки… и многое другое. Сейчас просто не могу всего вспомнить.
Лора, почти не дыша, слушала рассказы Майкла о его матери. Но вдруг в его зеленых глазах мелькнула какая-то тень, он встал, резко отодвинув стул. Сейчас самое время все сказать, решил Майкл. И узнать, есть ли у него то, ради чего стоило бы жить дальше.
— Со стола можно будет убрать и позже, — заявил он. — А сейчас я сварю кофе, и мы выпьем его в гостиной.
Они перешли в гостиную и сели на софу перед камином. Атмосфера явно сгущалась, и Лора пыталась разрядить ее «уморительной» историей. Майкл, расположившись на другом конце софы, сделал вид, что внимательно слушает. На самом же деле он ждал удобного момента, чтобы перебить ее и рассказать нечто совсем другое.
Но Лора говорила быстро, почти без пауз. Прошло немало времени, прежде чем она замолчала, и Майкл скорее угадал, чем понял, что «уморительная» история рассказана до конца. Тогда он неестественно громко рассмеялся и игриво дернул Лору за упавший на лоб локон. Он хотел только чуть поддразнить ее. Но, почувствовав в руках шелковистую прядь, придвинулся ближе и провел ладонью по голове Лоры. Она перехватила руку Майкла и со сдавленным стоном прижала его пальцы к губам. Не думая о возможных последствиях поступка, достойного разве что семнадцатилетнего юнца, Майкл резким движением подхватил Лору на руки и понес к себе в спальню. При этом почти бежал, боясь, что не сдержится и овладеет ею прямо на полу. Со своей драгоценной ношей он пролетел мимо кухни, гостевых комнат и остановился лишь у нижней ступеньки лестницы, ведущей на второй этаж, когда услышал протестующий шепот Лоры:
— Мигуэль! Ты с ума сошел! Не смей меня туда нести! Слышишь?
Нет, она была отнюдь не против того, чтобы этот новоявленный Тарзан затащил ее на верхний этаж и даже на чердак. Дело было в другом.
Панические нотки в голосе женщины заставили Майкла замереть на месте. Он вдруг понял: она боится разбудить дочь! Как он мог забыть про спавшую внизу, почти у самой лестницы, Маи?! Но было кое-что и того хуже: он чуть было еще раз не обманул Лору! Осторожно опустив ее на пол, Майкл прислонился к перилам лестницы и закрыла глаза. Этот бег к черте, за которой кончалось понятие о морали, надо было сейчас же остановить…
— Лора, пожалуйста извини меня! Я веду себя, как пещерный человек! — Он поднял голову и, смущенно посмотрев на нее, тихо добавил: — Прошу тебя, вернемся в гостиную. Есть нечто такое, о чем я хочу рассказать тебе с самого утра, но чего никак не могу сделать. Это не терпит дальнейших отлагательств. Только обещай выслушать все до конца, прежде чем принять какое-либо решение.
Не дожидаясь ответа, Майкл направился в гостиную, оставив в одиночестве удивленную и испуганную Лору. Она еще никогда не видела у Мигуэля таких глаз. Из изумрудных они сделались темными и мрачными, как море перед штормом. А голос стал сухим и скрипучим. Что он сейчас сказал? Попросил выслушать его до конца, прежде чем принять решение? И что она должна выслушать? Послушно следуя за Майклом, Лора продолжала лихорадочно думать. И вдруг тлевший в глубине души уголек надежды вспыхнул ярким пламенем. Он любит ее и сейчас сделает предложение!
Увидев Майкла, стоящего около камина и нервно потирающего шею с тыльной стороны, Лора была готова выпалить, что ее не нужно уговаривать. Она готова хоть сию минуту выйти за него замуж. Но когда он повернулся и посмотрел на нее, Лора прочла в его глазах не любовь и страсть, а смешанное чувство вины и боли.
Утонув в подушках все той же софы, которую они столь стремительно покинули всего несколько минут назад, она с тревогой наблюдала за тем, как Майкл, отойдя от камина, начал шагать по комнате из угла в угол, подобно посаженной в клетку пантере. Так продолжалось две или три минуты. Наконец он остановился прямо перед ней и, не зная, как начать тяжелый разговор, посмотрел Лоре прямо в глаза. Она не отвела их. И Майкл прочел в этом взгляде призыв быть решительнее. Он глубоко вздохнул и сел рядом.
— Ты уже видела картины и снимки, развешанные у меня по всем стенам? — неожиданно для самого себя спросил Майкл. — Там есть фотографии девушек в национальных костюмах племени пуэбло, живущем в Таосе. — Лора молча кивнула, обескураженная подобным началом. — Это мои сестры. Вернее, сестры по материнской линии.
— По материнской линии? — эхом отозвалась Лора.
— Да. После того как мой отец погиб в автомобильной катастрофе, мама вышла замуж за Уилла Монтойю, и у них родились три дочери.
— Судя по фотографиям, ты на них похож. Но я не совсем понимаю, Мигуэль. Когда мы впервые встретились в Мерилендском университете, ты сказал, что родом из Альбукерке, а не из Таоса. Почему?
— Видно, я не единственный, кто запомнил нашу первую встречу в малейших деталях, — улыбнулся Майкл одними уголками губ. — Я учился в колледже Альбукерке. А сказал, что родом оттуда, потому что чувствовал себя в этом городе в большей степени дома, чем в Таосе. Видишь ли, Лора, я понимаю, что все это выглядит весьма запутанным, но мне необходимо рассказать тебе о том, как я жил в племени пуэбло. Как пытался найти свой настоящий дом после того, как уехал оттуда. Потерпи немного и выслушай меня. Тогда, я надеюсь, ты поймешь и то, что произошло минувшей ночью в отеле.
Понять? Как она может что-нибудь понять, если Мигуэль предпочитает говорить загадками? Лора хотела остановить его и попросить начать свой рассказ с того момента, как они расстались пятнадцать лет назад в Эквадоре. Но теперь уже он говорил так быстро и горячо, что вряд ли услышал бы ее просьбу.
— Все началось, когда мой отец Рамон О'Брайан впервые приехал в Таос из небольшого городка Чамиса, что возле Санта-Фе. Население городка в основном состояло из ремесленников-мексиканцев, слегка перемешанных с ирландцами, помогавшими им некогда строить железные дороги. В жилах отца текла кровь обоих народов. Цвет его глаз был таким же, как у меня, но волосы — светло-каштановыми. И ростом он был повыше. Кроме того, отец обладал даром красноречия и способностью выявлять в людях их лучшие черты. Гончар по призванию, он старался выразить всю доброту своей души в выходящих из-под его рук изделиях — горшках, вазах, блюдах. Как-то раз он решил поехать в индейскую резервацию в Таосе, чтобы поучиться гончарному делу у тамошних мастеров. — Майкл кивнул в сторону стоявшей сбоку от камина большой, блестевшей при свете огня вазы. — Это он привез оттуда.
— Она из глины? — удивилась Лора. — Честное слово, мне показалось, что ваза сделана из какого-то металла.
