Дженнет Лавсмит - Любовь вернулась
— Но при чем здесь мистер Оксли? — спросила Мэги.
— Как это при чем?! Билл выпрашивал новый контракт на строительство городской поликлиники чуть ли не на коленях. Вчера в мэрии его должны были подписать. И что? Сегодня он обнаружил, что его отстранили от дела! Билл уверен, что это из-за мистера Оксли, сына Сами-Знаете-Кого, который всегда желал его смерти. — Эрика чуть не плакала.
— Но, дорогая, потише, пожалуйста, на поворотах, — запротестовала Мэги. — Мистер Оксли не мог так поступить. Он ведь даже не присутствовал на заседании мэрии. Как же он мог?..
— Ах-ах! Только не говорите мне, что у него мало влиятельных друзей, в том числе в мэрии. Достаточно было одного его слова, чтобы… все мои надежды рухнули, — дрожащим от обиды голосом сказала Эрика.
— Но ведь Билл — его клиент. — Элиз поставила чашку на стол и удивленно посмотрела на бушующую женщину, не в силах понять, как Тал мог так поступить. — Я думала, мистер Оксли на его стороне…
— О, от этого мистера веет то жарой, то холодом. Он непредсказуем, — сквозь зубы процедила Эрика.
Элиз почувствовала, что заливается краской. Кому, как не ей, хорошо знакома эта черта характера Талберта?
— Он справедлив и всегда знает, что делает. — Элиз, несмотря ни на что, пыталась защитить его.
— Он справедливый только тогда, когда получает то, что хочет. Больше всего на свете его интересуют долларовые купюры. Все остальное он сметает со своего пути за ненадобностью. — Эрика развернулась на каблуках и выбежала из кабинета.
Элиз повернула удивленное лицо к Мэги. Отвечая на безмолвный вопрос, та полсала плечами.
— Понятия не имею, что произошло. Я не раз слышала, что Билл Драйм должен был получить огромный государственный контракт. Если это правда, что мистер Оксли повлиял на то, что Билли лишили контракта, то он просто сумасшедший. Компания потеряла большую прибыль в виде процентов от будущих прибылей фирмы Драйма.
— Я не верю! — горячо воскликнула Элиз. — Мистер Оксли не жадный и не мстительный.
— Я тоже не верю. Но у него большие амбиции, и у мистера Драйма тоже. Но… — Мэги внезапно что-то вспомнила: — Знаешь, неделю назад я зашла в офис и случайно услышала их разговор. Его нельзя было не услышать: Билл кричал так, что я думала, стены рухнут. Талберт при этом сохранял хладнокровие. Они говорили о каких-то деньгах, грязных делах и махинациях. Я не очень поняла, что они имеют в виду. Но мне кажется, именно этот разговор послужил причиной отставки Билла. — Она вздохнула и перевела разговор в более спокойное русло: — Мистер Оксли предложил мне организовать поставку моей выпечки в бакалейные магазины. Если честно, мне не хотелось бы иметь больше, чем я имею сейчас.
— Почему?
— Я хорошо пеку и знаю, что из-за количества можно потерять в качестве. Иногда мне хочется вернуться на свою собственную домашнюю кухню и быть просто домохозяйкой, а не владелицей фирмы.
— Но у вас такие большие успехи! — воскликнула Элиз. — Вы не можете все это бросить.
— Нет конечно. Здесь я чувствую себя спокойной за судьбу Пола. Мне не надо волноваться за оплату его обучения. У меня уже достаточно денег, чтобы обеспечить ему поступление в университет. Но с другой стороны… — Мэги вздохнула. — Сегодня я поругалась с сыном. Он хотел пойти с друзьями поиграть в баскетбол на стадионе. Но я-то не могу остановить производство прямо сейчас: еще не готовы пироги. Я предложила ему подождать меня, но Пол вспылил, сказал, что я ему не доверяю, что он уже взрослый. Ах, милая, сейчас столько всего происходит на улицах, я так волнуюсь за моего мальчика. Ведь у меня никого, кроме него, нет. Мне гораздо спокойнее, когда он с друзьями играет в баскетбол в нашем саду, и я могу присматривать за ним. И в то же время я знаю, что не могу держать его взаперти.
— Если хотите, я отвезу его домой на машине, — предложила Элиз. Мэги с радостью ухватилась за эту идею: по крайней мере, ее мальчику не придется ехать в этом ужасном автобусе.
Позвав сына, она со слезами на глазах дала ему несколько указаний, как будто расставалась с ним на год. Пол ликующе, но немного устало отвечал ей:
— Да, мама… Хорошо, мама… Обязательно. Вернусь до шести. Не волнуйся… Нет, домой я никого звать не буду… Пока!
Наверное, трудно быть одинокой матерью, подумала Элиз, пока юноша с широкой улыбкой садился на переднее сиденье ее машины. Как бы я себя вела, мысленно добавила она, если бы у меня был такой сын — красивый, хорошо сложенный, на пороге зрелости?
— Итак, ты баскетболист? — поинтересовалась девушка, как только машина тронулась с места.
— Бог ты мой, нет конечно. Я просто играю на досуге. Мне никогда не стать таким знаменитым, как Майкл Джордан.
Она искоса взглянула на него. Радость и возбуждение от того, что его отпустили пораньше домой, уже прошли, и мальчик сидел, понуро уставившись в окно.
— Откуда столько разочарования? — Элиз всеми силами старалась растормошить его.
— Бог ты мой! Такие баскетболисты, как Майкл, зарабатывают кучу денег, — мечтательно сказал он.
Мальчик, догадалась она, даже не получает на карманные расходы.
— Но каждый человек сам кузнец своего счастья, — возразила она вслух. — Ты мог бы стать не менее знаменитым, занимаясь тем, что тебе более подходит.
— Бог ты мой! — повторил Пол свое излюбленное выражение. — Но я не могу записаться в футбольную команду. Мама сказала, что ее сердце этого не выдержит.
— Я говорю не о спорте, — улыбнулась она. — То, чего добился Майкл Джордан с помощью мяча, ты можешь достичь карандашом.
— Что? — юноша оторвался от созерцания пейзажа и уставился на Элиз.
— Ведь тебе нравится рисовать? Рисунки в кабинете Мэги — твои?
— А, вы про них… Вы что, разыгрываете меня? Это я просто дурачусь.
— И неплохо «дурачишься» Мне очень понравилось. А ты пробовал рисовать портреты?
Он посмотрел на нее таким взглядом, как будто его поймали с поличным на краже банки варенья, и, поколебавшись секунду, сказал:
— Нет. То есть это не портреты, а… Мама сказала, что меня побьют, если кто-нибудь их увидит.
— Ты хочешь сказать, что рисуешь шаржи и карикатуры? — Пол утвердительно кивнул, и Элиз попросила: — Ты не мог бы их показать? — Ей пришлось некоторое время упрашивать его, говорить, что нет ничего зазорного в том, что она посмотрит его работы. Наконец юноша сдался, решив, что раз он не изобразил ее, то ничего не произойдет, если она увидит других людей.
— Вот шарж на Эрику, — объяснил он, открывая альбом.
Это был утрированный, но очень точно ухвативший все детали портрет: большие удивленные глаза, огромные ресницы на пол-лица, ее излюбленная поза, вытянутая вперед рука, демонстрирующая бриллиантовое колечко. Другой рисунок изображал Мэги с мукой на носу и преувеличенно самодовольной улыбкой на лице, с блюдом огромного пирога в руках.
