Аманда Мэдисон - Только любовь!
— Куда мы едем? — спросила она.
— Домой.
Откинувшись назад, Виктория потерла ноющие виски.
— Это не мой дом.
Мигель не ответил и развалился на сиденье, почти прижавшись к ней.
— Ты не мог бы подвинуться? — недовольно проворчала она.
— Вики…
— Не называй меня так!
— Вики, если ты не угомонишься, я перекину тебя через колено и отшлепаю, — спокойно пообещал Мигель. — И предупреждаю: я словами не бросаюсь.
— Что?!
Она надула губы, как обиженный ребенок, и забилась в самый угол сиденья, проклиная и себя, и Мигеля.
Никто еще не вызывал в ней столько противоречивых эмоций. Достаточно было одного его взгляда, и ее охватывала непередаваемая смесь восторга и ненависти, раздражения и блаженства. То, что он обладал такой силой воздействия на нее, пугало и унижало Викторию.
— Я не забуду этого, — зло проворчала она.
— Вот и хорошо, — ответил Мигель.
Через час машина подъехала к многоэтажному кирпичному дому, увитому плющом. Зайдя в подъезд, Мигель вызвал лифт и, войдя вместе с Викторией, нажал кнопку последнего этажа.
Открыв дверь квартиры, он с улыбкой обернулся к своей спутнице и пригласил войти:
— Чувствуй себя как дома.
У Виктории возникло непреодолимое желание дать ему пощечину, чтобы убрать выражение самодовольства с его лица. Но вместо этого она прошла мимо него со словами:
— Даже не сомневайся.
Мигель показал ей гостиную, просторную кухню, ванную, кабинет, библиотеку. Затем подвел к двери спальни и произнес:
— Наша комната.
— Чья? — переспросила Виктория, похолодев.
— Наша.
Теперь ей стало так жарко, что она с трудом перевела дыхание.
— Я прекрасно буду чувствовать себя и в гостиной.
Мигель сел в глубокое мягкое кресло, вытянул ноги и сложил руки за головой.
— Не сомневаюсь в этом. Но мне будет намного спокойнее, если я буду знать, что ты в безопасности рядом со мной.
Виктория прислонилась к двери и, пытаясь скрыть надежду в голосе, осведомилась:
— А у тебя разве нет никаких неотложных дел?
— Нет.
— У тебя же наверняка есть работа.
— Разумеется. Но я, к счастью, могу позволить себе небольшой отпуск.
Мигель похлопал по креслу рядом с собой.
— Присядь.
Глаза Виктории сузились.
— Не знаю, чего ты пытаешься добиться, но мне это заранее не нравится. И моя бабушка никогда бы ничего подобного не одобрила.
— Я как раз собирался поговорить с тобой о Беатрис, — мрачно заметил Мигель — Но, если хочешь, отложим разговор до другого раза. А сейчас мы можем позволить себе… поразвлечься.
Последнее слово эхом отозвалось в сознании Виктории. И она неосознанно схватилась рукой за горло.
— И… и как же мы будем развлекаться? — неуверенным голосом спросила Виктория.
— Ну, есть разные способы, — самодовольным тоном произнес Мигель и добавил с обманчиво-добродушным выражением лица: — Ты совершила ошибку в Париже, Вики. Множество мужчин могли бы подарить тебе приятное времяпрепровождение в твоем понимании этого слова… но я не один из них.
— Да, я совершила огромную ошибку, — вполголоса повторила Виктория и почувствовала, как тревожно забилось ее сердце.
— И даже не одну, — продолжил Мигель. — Ты беззаботна, безрассудна. Эгоистична. Ты все еще не представляешь, через что прошла твоя семья, когда тебе вздумалось повеселиться.
— Я это уже слышала.
— Так послушай еще! Неужели после смерти мужа Беатрис больше всего нужно было испытать еще одно потрясение?
Виктория вспыхнула. Никто еще не разговаривал с ней в таком тоне. Даже бабушка. Никто не пытался пристыдить ее…
— Если думаешь, что заставишь меня полюбить тебя, то жестоко заблуждаешься, — произнесла она, дрожа от ненависти к нему.
Рот Мигеля скривился в недоброй ухмылке.
— Я передумал. Мы не будем сегодня развлекаться, — произнес он с металлическими нотками в голосе и встал. На его скулах заиграли желваки — верный признак гнева.
На мгновение Виктория подумала, что он собирался подойти к ней. Однако вместо этого он улыбнулся холодной дразнящей улыбкой, от которой ей захотелось кричать.
— Увидимся вечером.
— Я…
Но он уже вышел из комнаты и закрыл дверь, пока она стояла, раскрыв от удивления рот. Затем Виктория услышала звук поворачиваемого ключа.
Он запер ее?!
Сначала она безостановочно ходила взад-вперед, чувствуя отвращение ко всему, что ее окружало: к зеркалу в изящной резной раме, к деревянной кровати, к разбросанным на ней разноцветным подушкам с кисточками. Виктория представляла, чем могла бы заняться в этот момент: гулять, читать, играть на пианино. А Мигель запер ее в незнакомой комнате, без всяких развлечений, не предложив даже стакана воды или бутерброд. Он что, решил уморить ее голодом?
Какая свинья! — про себя выругалась Виктория. Он сполна заплатит за мое унижение! — поклялась она.
Устав злиться, она прилегла на кровать и незаметно для себя погрузилась в сон. Виктория не знала, сколько времени проспала, но, когда открыла глаза, обнаружила, что за окном стемнело, на тумбочке около кровати горит маленькая лампа, а перед ней в кресле сидит Мигель и неотрывно смотрит на нее.
Виктория попыталась приподняться. Но он оказался проворнее, и в следующий миг она лежала на спине, ее руки были вытянуты над головой, а над ней с видом победителя нависал Мигель.
— Хорошо провела день? — любезно поинтересовался он.
В ее глазах вспыхнула ярость. И Мигель подумал, что она прекрасна в своей злости и упрямстве. Это сводило его с ума так же, как и физическое притяжение между ними. И он не знал, как долго еще сможет противиться их воздействию.
— Отпусти меня, — сквозь зубы процедила Виктория.
— Тебе не весело?
— Не весело, — подтвердила она и попробовала высвободиться. — А тебе это нравится, да? Демонстрировать свою силу…
— Тебе тоже нравится.
Ее губы удивленно приоткрылись, глаза расширились.
— Неправда.
— Правда. Ты любишь силу, — сказал Мигель. — Даже наслаждаешься ею.
— Нет! — запротестовала она.
— Если бы не любила, то не стала бы так отчаянно мне сопротивляться.
Виктория не сразу нашлась, что ответить. Но по ее глазам было видно, что она судорожно пытается придумать не менее дерзкий ответ.
Беатрис называла свою внучку скромной, сдержанной, даже робкой. Но она не знала ее. Виктория была борцом, яростным и неутомимым. И Мигель начинал понимать, почему ей захотелось все бросить и сбежать в Париж.
— Лучше угомонись, а то это может плохо кончиться для тебя.
