Франсуаза Саган - Зима любви
Неразобранные чемоданы Люсиль стояли на шкафу, и только несколько платьев, которые особенно нравились Антуану, заняли место в гардеробе. Зато в ванной сразу становилось ясно, что здесь живет женщина. Люсиль не особенно пользовалась косметикой, но полка перед зеркалом была теперь загромождена многочисленными баночками и тюбиками. Бреясь по утрам, Антуан не переставал разглагольствовать и шутить по поводу пользы кремов от морщин и прочих зелий. На это Люсиль отвечала, что скоро он будет лишь радоваться тому, что они под рукой, ибо он стареет буквально на глазах. Да и вообще до красавца ему далеко. Тогда он целовал ее, а она смеялась. Этим летом в Париже было прекрасно.
В половине десятого Антуан уходил в издательство, и она оставалась одна. Жизнь словно замирала, и у нее даже не было сил заставить себя спуститься вниз и выпить чашку чая в кафе. Она брала одну из книг, что в множестве валялось по всей комнате, и начинала читать. Большие настенные часы, которые когда-то заставили ее так страдать, били каждые полчаса. Но теперь она обожала этот звон. Порой она даже откладывала книгу и слушала, как они бьют. В эти минуты у нее на лице блуждала мягкая улыбка, словно она вспоминала детство. Антуан всегда звонил между одиннадцатью и половиной двенадцатого. Иногда он подолгу разговаривал с ней, а иногда бросал что-то отрывочное, как человек, у которого забот по горло. В последнем случае она старалась быть серьезной, хотя внутри ее разбирал смех: ведь она знала, что Антуан рассеян и ленив. Но она была как раз на той стадии любви, когда любишь не только то, что есть на самом деле, но и то, чем хочет казаться твой возлюбленный. Его надуманные роли были дороги ей также, как и реальность. В полдень они встречались в бассейне на площади Согласия, потом, сидя на солнце, съедали по сандвичу. Потом он возвращался на работу, если, конечно, солнце и ее тело ни возбуждало его настолько, что они мчались домой и предавались любви. Тогда он опаздывал в издательство. Люсиль же отправлялась гулять по Парижу. Она встречала знакомых, пила томатный сок на террасах кафе. У нее был такой счастливый вид, что люди охотно заговаривали с ней. По вечерам они ходили в кино, гуляли, заходили в бары, где она учила его танцевать.
В конце июля, неподалеку от «Флоры», они случайно повстречали Джонни. Тот как раз вернулся из Монте-Карло, где провел утомительный уик-энд. Но вернулся не один, а с курчавым молодым человеком по имени Бруно. Джонни сказал, что рад видеть их такими счастливыми и спросил, почему они не поженятся. Это мысль развеселила их, и они долго смеялись, а потом ответили, что не принадлежат к тем людям, которые задумываются о будущем и вообще, женитьба — это предрассудок. Джонни согласился и посмеялся за компанию, но когда они ушли, прошептал: «Как жаль». Тон, каким были произнесены эти слова, заинтриговал Бруно. На его вопросы Джонни ничего не ответил и стал таким грустным, каким курчавый молодой человек прежде его никогда не видел. И лишь позже, словно очнувшись, Джонни сказал: «Ты все равно не поймешь… Просто все слишком поздно».
Наступил август. У Антуана начался отпуск, но не было и речи отправиться куда-нибудь. На путешествие не было денег. Август выдался очень жарким и душным. Временами проходила сильная, но короткая гроза, после которой задыхавшиеся от пыли парижские улицы словно возрождались к жизни. Практически три недели Люсиль провела, лежа на кровати в домашнем халате. В эти дни ее гардероб состоял из купальных костюмов и фланелевых брюк, времен ее поездок с Шарлем в Монтэ-Карло. Купить же себе что-нибудь новое она не могла. Она много читала, курила, спускалась в магазин за помидорами к завтраку, занималась любовью с Антуаном. Гроза очень пугала ее, и в минуты, когда гром раскалывал небо, она в страхе прижималась к Антуану. Он растроганно гладил ее по голове и в научных терминах объяснял ей, откуда возникает гроза. Но она лишь наполовину верила в эти истории. «Моя дикарка», — растроганно шептал он. Необычайная лень Люсиль, ее удивительная способность ничего не делать, ни о чем не задумываться, что ей так мало надо для того, чтобы быть счастливой, довольствоваться пустынными, похожими один на другой днями, казалась ему удивительной и одновременно ужасной. Антуан знал, что она любит его и потому не скучает с ним, как и он с ней. Только подобный образ жизни был естественным для Люсиль, тогда как для него он был рожден страстью. Порой ему казалось, что рядом с ним живет безмозглый зверек, растение. Тогда он забирался под простыни, прижимался к ней и занимался любовью до тех пор, пока вот таким естественным образом не убеждался, что перед ним самая обыкновенная женщина.
Август пролетел, как сон. Накануне первого сентября, в полночь, они лежали в постели, и будильник Антуана, который молчал все последние три недели, был снова заведен. Антуан лежал неподвижно на спине, и его рука с зажженной сигаретой свисала с постели. За окном начался дождь, и капли тяжело и мягко стучали о стекло. Антуан почему-то подумал, что дождь теплый и, наверное, соленый, такой же соленый, как слезы Люсиль. Она лежала, прижавшись к нему, и слезы из ее открытых глаз текли прямо по его щеке. Не было смысла спрашивать ее о причине этих слез. Как спрашивать у облака, почему идет дождь. Просто он знал, что лето кончилось и что это было самым прекрасным летом в их жизни.
Часть третья
ОСЕНЬ
Я увидел, что всякий живущий фатально должен быть счастлив. Поступки не жизнь, но лишь способ расходовать силы, снимать напряжение.
А. Рембо18
Люсиль ждала автобус на площади Альма и нервничала. Ноябрь выдался на удивление холодным и дождливым. Под навесом у остановки стояла толпа. Люди замерзли и были раздражены, поэтому Люсиль предпочла остаться снаружи. Волосы намокли и прилипли ко лбу. Потом она забыла купить талон и вспомнила о нем только минут через пять. Какая-то женщина заметила, как она занервничала, и злорадно усмехнулась. В эту самую минуту она пожалела, что у нее нет автомобиля. Она представила, как дождь хлещет по капоту, как визжат шины на поворотах по мокрому асфальту. Да, единственная прелесть денег была в том, что ты мог избавить себя от таких вот вещей, как неприятное ожидание автобуса под дождем. Она возвращалась из кино, куда ее загнал Антуан, раздосадованный ее бездельем, он буквально приказал ей посмотреть один из шедевров Пабста. Фильм действительно оказался шедевром, только ради того, чтобы его посмотреть, ей пришлось отстоять в очереди полтора часа. Вокруг толпились студенты, они не могли устоять на одном месте и все время толкались, так что она пожалела, что не осталась дома дочитывать так понравившийся ей роман Сименона. Было уже полседьмого, наверняка, она вернется домой позже Антуана. Но может, это было и к лучшему: он немного успокоится, а то в последнее время у него появилась навязчивая мысль — вовлечь Люсиль во внешнюю жизнь. Не раз уже говорил он ей, что это ненормально, нездорово в конце концов, после трех лет активной так называемой светской жизни сидеть целыми днями дома и ничего не делать. Но не могла же она сказать ему, что, привыкнув к иной жизни, не особенно хочет теперь гулять пусть даже по Парижу с двумястами франков в кармане, да еще толкаться в автобусе. Это оскорбило бы его, да и ее тоже. Когда ей было двадцать лет, она жила именно так, но сейчас, когда ей было тридцать, она не желала возвращения бедности. Подошел в автобус, ее очередь была далеко. Когда он отъехал, несчастные, которые не смогли влезть в салон, вернулись в стеклянную конуру. Животное отчаяние охватило Люсиль. Если повезет, она сядет через полчаса. Да и там от остановки придется идти пешком. Под дождем. Она придет домой промокшая, усталая с растрепанными волосами. И ее встретит уставший после работы мужчина. А когда он с интересом спросит, как фильм, ей захочется говорить о дожде, автобусах, промокших пассажирах. Следующий автобус проехал мимо и даже не притормозил. Неожиданно она решила идти пешком. Пожилая женщина приблизилась к Люсиль. Она хотела купить талон и уже полезла за деньгами. Машинально Люсиль протянула билет:
