Мейси Ейтс - Разлучница
А ведь она даже не верила в любовь. Да, не верила. Разве Маделин видела в жизни настоящую любовь? Кейдж был добр к ней, но она почему-то считала – брат заботится о ней из чувства долга, потому что он был просто порядочным человеком и не мог поступить по-другому.
Маделин сглотнула слезы.
– На самом деле мне… Спасибо тебе, – сказала она, вставая на дрожащие ноги и поднимая с пола свои джинсы. Медленно натянула их на себя, стараясь не задеть наложенные на раны повязки. – Мне пора.
– Почему, Мэдди? Никому из нас завтра не надо на работу.
– Мне надо идти, потому что… это твой дом… и мне не хочется… больше беспокоить тебя. Ты и так уже сделал для меня очень много – даже больше, чем нужно.
– Ты думаешь, я не должен был оказывать тебе помощь? Ты сильно ушиблась.
– Я… я знаю. – И снова чувство страха охватило ее.
Вытянув руку, он прикоснулся к ее лицу:
– Но кто бы позаботился о тебе, Маделин?
Она опустила глаза:
– Мой брат. Он очень хорошо ко мне относится.
– Позволь мне сделать это. Позаботиться о тебе сейчас.
Она не могла противиться ему, не могла подавить в себе поднимавшуюся горячую волну. Прильнув к Алексею, Маделин поцеловала его.
Это было так хорошо, так просто…
Гораздо проще, чем думать о том, почему он так ласково обращается с ней. Почему повел ее на ярмарку, купил ей сахарную вату, покатал на лодке.
Гораздо проще, чем справиться с наплывом эмоций, охвативших ее, затуманивших голову.
Когда Маделин проснулась, она обнаружила себя в кровати Алексея совершенно голой. Через окно в комнату проникали солнечные лучи. Она взглянула на часы, стоявшие на прикроватной тумбочке, – уже семь вечера. Значит, она проспала весь день – после того, как они занимались любовью…
Алексей был очень нежен с ней. Занимаясь с ней любовью, он проявил особое внимание, потому что боялся задеть ее раны.
Маделин судорожно вздохнула, пытаясь избавиться от напряжения в груди.
Дверь ванной комнаты открылась, и из нее вышел Алексей. Бедра его были обтянуты полотенцем. Забыв обо всем, Маделин невольно залюбовалась им.
И как ей удалось заполучить такого любовника? Он был такой красивый…
Мускулы играли на широкой обнаженной груди цвета бронзы, когда он шел к кровати. И он был не только красивым мужчиной. Алексей был главой фирмы, преуспевающим бизнесменом. Он был тем человеком, который встал перед ней на колени, чтобы обработать ее раны…
У нее перехватило дыхание.
– Как ты себя чувствуешь? Лучше? – спросил Алексей, садясь на край кровати.
Маделин закуталась в одеяло:
– А я и не чувствовала себя плохо. Ты напрасно беспокоился обо мне.
– Я не хочу видеть тебя страдающей, Мэдди.
Это прозвучало как предостережение. И оно не касалось ее падения на причале.
– Я знаю, о чем ты говоришь, Алексей. И не я подняла эту тему. Но видишь ли… Я не верю в любовь.
– Совсем?
– Совсем. Сначала люди заставляют тебя их полюбить, потом используют это чувство против тебя же. Пренебрегают тобой, а затем напоминают тебе: они – твои родители, поэтому ты должна любить их, даже если они забывают забрать тебя из школы.
– Твои родители недостойны того, чтобы называться людьми!
– Не могу тебе возразить, – кивнула она.
– А я верю в любовь, – сказал Алексей слегка охрипшим голосом.
В желудке у нее возникли спазмы, сердце сильно забилось, и все тело ее сжалось в ожидании дальнейших слов.
– Я любил свою жену, – стал рассказывать он. – С того момента, как впервые увидел ее. Мне было восемнадцать лет, ей – шестнадцать. Девять лет подряд она была для меня целым миром. Я так любил ее, что, потеряв, чуть сам не умер. Я знаю, моя любовь была настоящей, потому что реально ощутил ее потерю. Иногда бывает труднее жить, чем умереть. Вот что значит власть любви, Мэдди.
Сердце ее болезненно сжалось.
– Власть любви может быть очень жестокой, – выдохнула она.
– Я больше никогда не допущу этого, – произнес Алексей.
– Да, возможно, что любовь существует, – тихо сказала она. – Но она всегда приносит боль…
– Мне больше невозможно причинить душевную боль, Мэдди. Я теперь контролирую свои чувства, меня нельзя уязвить.
Маделин медленно кивнула:
– Я понимаю это, потому что жила так почти всю свою жизнь. Один раз, правда, попыталась… но это кончилось плохо.
– Я никогда не полюблю тебя, Мэдди. Но и лгать тебе тоже не буду.
Ее сердце пронзила ужасная боль, но она нашла в себе силы произнести:
– Именно об этом я просила тебя, Алексей. Быть со мной честным.
И Маделин получила это. Даже теперь, когда она лежала обнаженная в его кровати, он не говорил ей о том, что любит ее. Это было то, чего она хотела. То, в чем она так нуждалась.
– Я честен с тобой, Мэдди. И буду честным и впредь, обещаю.
Она вспомнила об ожерелье, которое носил с собой Алексей. Об ожерелье, которое никогда не будет сделано до конца…
– Твоя жена, должно быть, была чудесная женщина.
– Полина знала меня еще тогда, когда у меня ничего не было. Она поддерживала меня. А когда Полина умерла… я добился успеха, к которому так стремился, но она уже не видела этого. Мы были бедными, пока жили вместе. Денег не было, и жили мы в маленьком домике.
– С сорняками на заднем дворе? – прошептала Мэдди.
– Да.
У нее возникло чувство, что, если бы Алексей смог поменять свою империю на этот маленький дом с Полиной, он сделал бы это.
Алексей был прав. Любовь существовала. И у него была эта любовь. И что она могла предложить ему, когда он пережил такое большое чувство?
– Мне действительно надо ехать домой, – сказала Маделин, осторожно спуская ноги с кровати.
– Тебя довезти?
И ей почему-то стало больно оттого, что он не попросил ее остаться.
– Нет, я доеду сама.
– Тогда увидимся в понедельник.
– Ты останешься здесь?
Это было все, что спросила Маделин, но у нее было еще много вопросов: между ними все кончено? Они прощаются?
– Пока у меня здесь есть работа, я не вернусь в Россию.
– Я… – Голос ее сорвался.
Наклонившись, она подняла с пола свою одежду, остро осознавая, что он смотрит на нее обнаженную. Маделин обычно не ощущала свою наготу, когда он смотрел на нее. А сейчас все было по-другому…
Она быстро оделась и впопыхах даже не зашла в ванную комнату. Очевидно, Алексей не ощутил перемены, произошедшей в ней. Он все еще лежал в кровати в своем полотенце. А Маделин не хотела показывать ему своего смущения.
