Софи Уэстон - Танцуй со мной
- Вот как? - Он взял ломоть хлеба и аккуратно уложил сверху кусок чесночной колбасы. Голос был почти скучающим, но карие глаза смотрели проницательно. - А как считаешь ты?
Алексис прикусила губу.
- Трудно судить о собственных способностях, разве нет? Всегда надеешься, что… - Она замолчала. Сказанное прозвучало как оправдание, и она поняла это.
- Значит, ты о себе лучшего мнения, чем он, - заметил Майкл.
Алексис дернулась.
- Я этого не говорила. Он медленно улыбнулся.
- Конечно, не говорила. Ты боишься признаться в этом даже самой себе. Но если бы ты была согласна с доктором Монтегю, то не размышляла бы о невозможности оценить собственную работу. Я не прав?
Алексис не нашлась с ответом. Она нервно запустила руку в волосы. Шелковистые пряди были чуть влажными от брызг водопада. Он проследил за жестом, и было в этом взгляде что-то невысказанное, похожее на угрозу. Алексис почувствовала неловкость. Руки бессильно упали на колени.
Но заговорил он вполне спокойным голосом:
- А что другие? Нейтральные наблюдатели? Она вздохнула.
- Какие нейтральные наблюдатели? Все они друзья семьи или друзья друзей. Отчим состоит в со-вете колледжа. Профессор композиции, учась в Кембридже, жил в одной комнате с отцом. Главный музыкальный критик «Ньюс» был любовником моей матери. Нет никого… кроме доктора Монтегю, кто мог бы сказать мне правду.
Наступила долгая тишина.
Потом Майкл произнес:
- А-а-а… Она опешила: - Что?
- Так теперь же все понятно, - протянул он.
- Что тебе понятно?
- Все хорошее, что говорится о тебе, в расчет не принимается. Стало быть, прав только тот, кто говорит, что ты ничтожество.
- Вовсе нет… - горячо начала она.
- Именно так, - перебил Майкл. - Ты мне только что сказала сама.
- Ты перевернул мои слова. Не хочешь понять. - (Одна бровь поползла вверх.) - Нет, - страстно убеждала Алексис. - У меня были лучшие учителя, изумительные возможности… все, что твои коллеги могли бы пожелать для первого фильма. Только они воспользовались возможностями и пошли дальше. А я просидела на месте, глядя, как они уплывают.
- Это твоя версия? - поинтересовался Майкл и прилег на локоть. - Или доктора Монтегю?
- Моя, - снова вздохнула Алексис, чувствуя, как улетучивается злость. Она печально рассмеялась. - Мама говаривала: ничто не интересует тебя настолько, чтобы сделать как следует.
Майкл пожал плечами и потянулся за едой.
- Ты не показалась мне девочкой, которой ни до чего нет дела, - сухо сказал он.
Алексис протянула ему оливки.
- Ты не слышал мою игру, - сказала она с горькой самоиздевкой.
Карие глаза метнулись в ее сторону.
- Что ж, ты можешь сыграть для меня вечером, - сказал Майкл. И это прозвучало тихим вызовом.
Она чуть не уронила баночку с оливками. По совершенно непонятной причине сердце заколотилось как сумасшедшее. Похоже было на панику. Алексис устыдилась своей реакции. Но трясти ее не перестало.
- Тебе не нравится музыка, какой занимаюсь я, - заявила она высоким срывающимся голосом.
- Никогда не говорил ничего подобного, - весело возразил Майкл.
- Но ты же говорил, что совершенно не разбираешься…
- Значит, ты получишь совершенно непредубежденную публику, - спокойно сказал он. - Не правда ли? Передай, пожалуйста, сыр.
Алексис повиновалась, ощущая, что на нее надвигается неумолимый рок. От сознания, что она сама призвала его, было не легче.
Несмотря на то что ее игру слышали сотни людей, каждый из которых был лучшим судьей, чем Майкл Слейн, ей было очень страшно играть для него. Страшно, что он согласится с Патриком и признает ее третьеразрядным музыкантом без видов на будущее. Страшно, что игра его не тронет.
- Боже праведный, - прошептала она.
Он сделал вид, что не слышит. Удобно устроившись у ствола оливы, он любовался пейзажем.
- В этой реке на самом деле можно плавать? - спросил он.
Алексис всеми силами старалась унять беспричинную дрожь в животе. В конце концов, до вечера он может просто забыть, что собирался слушать музыку.
- Да, - ответила Алексис, - здесь она впервые становится достаточно глубокой.
Он застонал.
- Глубокой, быстрой и, конечно, с ледышками. Алексис полегчало. Она одарила Майкла сладчайшей улыбкой.
- Что ты, ледышки разбиваются в водопаде, - успокоила она.
- А ты здесь купаешься? - подозрительно спросил Майкл.
- Каждый раз, когда прихожу на это место. - Это была не совсем ложь. Просто Алексис не уточнила, что обычно приходит в конце лета.
Он снова застонал.
- Ладно, ладно. Я вижу, что намечается проверка моей мужественности.
Она сжалилась:
- Не стоит плавать сразу после еды. Отложи на часок.
Он прищурился.
- Но ты тоже будешь купаться?
Она покачала головой, смеясь глазами.
- Рука, - пояснила она. - Ее нельзя переохлаждать.
Последовала многозначительная пауза. Потом Майкл сказал:
- Я не дам ей замерзнуть.
- Но…
Он запрокинул голову и прикрыл глаза.
- Рука об руку в водопаде, - мечтательно произнес он. - Воплощенная мечта.
Потянувшись, он ласково коснулся ее запястья. Алексис снова ощутила странное возбуждение. Прекрасно сознавая, что имеет дело со специалистом, что все это чистая игра, она не могла унять дрожь.
- Мечта, - согласилась она и твердо добавила: - «Но не моя.
До последнего момента это было правдой.
- Можно не быть романтиком, но зачем при этом дурачить ни в чем не повинного человека? - сердечно поинтересовался он, не открывая глаз. - Ты хочешь, чтобы меня одного унес этот ледяной поток - и все для твоего развлечения.
Алексис хихикнула.
- Газеты ничего не узнают.
Следуя его примеру, она подставила лицо солнцу. Оно было жарким, как в разгар лета в Лондоне. Алексис вздохнула, отогнала все мысли и закрыла глаза.
- Тебе бы самому понравилось, - лениво пробормотала она. - Честно.
Успев услышать смех, она погрузилась в блаженный сон.
Во сне она увидела себя на концертной сцене. Сцена была огромной. Ослепленная прожекторами, она не различала лиц своих слушателей. За спиной, у рояля, сидел Патрик. Ей отчаянно хотелось убежать со сцены, но выхода не было. Ее сковал страх.
Она повернулась к Патрику, моляще протягивая руки. Но он смотрел сквозь нее, как сквозь стекло. Кто-то вложил ей в руки флейту.
Из жутковатой темени зала к ней двинулся силуэт, подхватил и понес куда-то вверх - от цветов, от блестящего рояля, на котором с каменным лицом продолжал играть Патрик.
И вдруг она снова на сцене, но теперь публика была видна - множество лиц, знакомых, доброжелательных. Она подняла флейту. Спаситель стоял сзади как скала, положив руки на ее плечи. Она начала играть. Пришло чудесное ощущение собственной силы. Аккомпанемент Патрика становился все громче, все злее. А потом смолк.
