Влада Орлецкая - Резюме сердцеедки
Ее выходка с письмами окончательно его разочаровала. Отшить соперницу — это одно, а пытаться влезть к нему в душу — совсем другое. Он не представлял себе, что здравомыслящая, современная женщина может заниматься такими глупостями, так по-дурацки интриговать, будто в какой-то мелодраме. Долгое время он переписывался с этой вымышленной Маргаритой, то есть с Соней, эта интрига держала его внимание, и он почти уже поверил, что существует женщина, способная отвергнуть его ухаживания. Она ведь даже отказывалась с ним встретиться, хотя он продолжал на этом настаивать. Он почти влюбился в нее, как это ни глупо. Когда правда открылась, он был ужасно зол на Соню, ибо она убила его мечту. Да, сначала он разозлился. Но потом, когда прошло дня два, посмотрел на эту ситуацию более здраво. Что, в сущности, произошло? Просто идиотская женская игра, и только. Женщины до безобразия любят все усложнять. А вообще, если подумать, пожалуй, так оно и лучше. Ну нет в природе такой женщины, о которой он грезил все эти полгода. Да и черт с ней. Так даже лучше. Спокойнее, что ли… И можно жить дальше, продолжая двигаться по накатанной колее.
Вечер в одиночестве прошел чудесно. Ночь тоже. А то финансовый директор Настя, с которой он ездил в Хорватию, выжала его как лимон. И не только в плане физическом. Да и вообще, так хорошо было оказаться в тишине, «без никого». А Соня еще вернется. Зря она, что ли, так долго его добивалась? Женщины, подобные ей, свои позиции так просто не сдают. Она вернется и будет гладить его рубашки…
…В последних числах августа Соня пришла в женскую консультацию.
— Примерно восемь недель, — сказала врач. — Но точнее покажет УЗИ.
Она что-то писала в карточке, пока Соня одевалась за ширмой. Лиля оказалась права. Это был сюрприз.
Восемь недель назад она бездумно проводила время на базе отдыха, в лесу, на берегу Обского водохранилища. Она купалась, загорала и занималась любовью с Андреем Вершининым, и ей даже не приходило в голову, что она может забеременеть. Словно у нее на время выключились мозги. И вот теперь она беременна от бывшего возлюбленного. Она, взрослая, образованная женщина, залетела, как глупая школьница.
Но теперь у нее, по крайней мере, будет ребенок. Значит, с одинокой жизнью со всеми ее плюсами и минусами покончено. У нее будет ребенок. Это, наверное, здорово.
Она выходила из кабинета, когда в сумке зазвонил сотовый. На дисплее высветилось имя Марго. Это было добрым знаком. Ритуля еще не звонила ей после ее бегства с базы. Теперь же этот внезапный звонок означал, что она, Соня, прощена.
— Алло… Привет, Ритуля!
— Привет… Слушай, хоть ты и сука последняя и тебя убить мало, но все же ты моя близкая подруга, и я буду чувствовать себя такой же законченной сволочью, если не скажу…
— Ритка, милая, я так рада тебя слышать!
— Тогда заткнись и дослушай до конца! Я тут случайно встретила Вершинина. Он сегодня уезжает. Представляешь?! Тебя вообще это интересует?!
— Куда уезжает? — удивленно поинтересовалась Соня.
Как будто он не может никуда уехать…
— Сначала поездом до Екатеринбурга… ну, у него там то ли друзья, то ли какие-то родственники… я не вдавалась… потом поедет в Москву… А оттуда уже в Чехию… хочет там бизнес открыть… Ты понимаешь??? Он уедет… и неизвестно когда вернется назад… может быть, вообще в Европе останется… навсегда…
— Когда он едет?
— Поезд примерно через час… Может, еще успеешь…
— Спасибо, Ритуля!
— Не за что, овечка ты безмозглая! Беги быстрее!
— Ритуль… я беременна!
— О-хре-неть…
21
Соня выскочила из «Волги», поспешно сунув деньги водителю, и, как быстроногая лань, насколько это было возможно на высоких каблуках и в ее положении, помчалась к выходу на перрон. Оказавшись на платформе, она в отчаянии заметалась, как синица в метро, не представляя, в каком вагоне искать Вершинина. На счастье, она увидела его в окне: он задумчиво смотрел на людей, бродивших туда-сюда по перрону. Сказавшись провожающей и сунув стольник проводнице, которая никак не хотела ее пропускать, проникла в вагон и стала искать купе, в котором находился Вершинин.
— Андрей… слава Богу, — пробормотала она, опускаясь на нижнюю полку.
Ей стало дурно. Голова кружилась, накатила тошнота и навалилась такая слабость, что она едва не лишилась чувств.
— Соня, зачем ты пришла? — заметив, что она плохо себя чувствует, Андрей налил в пластиковый стаканчик воды и протянул ей. — Что с тобой? Ты такая бледная…
Соня сделала несколько жадных глотков и поставила стаканчик на стол.
— Останься, пожалуйста, — вместо ответа попросила она.
Он смотрел на нее. Только он всегда так смотрел на нее. С любовью и в то же время обреченно, как узник смотрит на маленькое окошко под потолком своей одиночной камеры, откуда сквозь решетку пробивается солнечный свет и до которого он не может дотянуться.
— Зачем?
— Андрей, я тебя прошу, останься…
— Разве это ответ?
— Что я должна сказать? Что я тебя люблю? Да, я тебя люблю… Ты останешься? — Она выпалила все это на одном дыхании, словно боялась, что он прервет ее на полуслове.
Его взгляд стал испуганно-изумленным. Соня никогда раньше не произносила этих слов. Даже в то время, когда у них все было хорошо. Вернее, он думал, что все хорошо…
— Почему мы расстались пять лет назад?
Она уставилась в окно.
— Стоит ли об этом говорить?
— Я просто хочу понять…
— Ко мне приходила твоя жена и сказала, что ждет от тебя ребенка.
Лицо Андрея стало строгим.
— Понятно…
— Что тебе понятно, Вершинин?
— Что я выглядел подонком в твоих глазах все эти пять лет. Так ведь?
— Да…
— А теперь я перестал им быть?
— Ты нарочно меня мучаешь?
— Нет… не нарочно… просто… Сонь, я больше не хочу… Я не могу еще раз тебя потерять. Мне надоело, что ты бегаешь от меня по каким-то необъяснимым причинам. Я живой человек, и мне больно от этого. Даже дереву, говорят, больно, когда его рубят…
— У меня будет ребенок, — произнесла она.
Он осекся, и повисла пауза. Андрей смотрел на Соню, пытаясь осмыслить то, что она ему только что сказала.
— Поздравляю, — наконец ответил он.
— Спасибо. Я еще хотела сказать, что это твой ребенок, так что я тебя, Вершинин, тоже поздравляю.
Соне вдруг стало понятно, что никаким ребенком она его не удержит. Раз уж он все решил. Раз уж она такая стерва и дрянь, а он больше не хочет и не может, и вообще ему больно… как всякому дереву, когда его рубят. Она только лишний раз унизит себя перед ним. А она и впрямь чувствовала себя униженной, будто что-то выпрашивала у него.
