Триш Мори - Досье на любовника
Алекс промолчал. Он выдержал паузу, затем гневно произнес:
— Я прослушал твое послание на автоответчике. Мне бы хотелось узнать поточнее, про какую такую книгу ты говорила?
— Ой! — вскрикнула сестра.
— Помяни мое слово, я сделаю все возможное, чтобы твоя никчемная книжонка никогда не увидела свет!
— Обойдешься! — набросилась на него Марла. — Крупное издательство собирается купить у меня права на ее публикацию. И я говорю, рукопись будет издана!
— Только через мой труп!
— Да ты даже не знаешь, о чем споришь. Разве Саския тебе не объяснила?
— Только ее вмешательства в наши семейные дела недоставало! Я бы и слушать ее не стал.
Марла не ожидала такого ответа:
— Но ты ведь как-то узнал об этом. Я просила портье соединить меня с номером Саскии и оставила сообщение… Вы что, остановились в одном номере? — она обрадовалась своей догадке и широко улыбнулась. — Как я могла не догадаться, что вы любовники?!
Алекс, раздосадованный тем, что строгий разговор с сестрой не удался, вышел из кабинета и направился к своей спальне. Марла семенила вслед за ним:
— На самом деле, это отличная новость. Вы, на мой взгляд, идеально подходите друг другу. Тем более странно, что Саския не вернулась вместе с тобой, а осталась в Лондоне. Неужели вы поссорились из-за меня, из-за моей книги?
Алекс резко развернулся, несильно встряхнул Марлу за плечи и отчеканил:
— С самого начала я строго-настрого запретил вам общаться друг с другом. Саския уверяла меня, будто не интересуется твоей персоной, я ей поверил. И что я узнаю в результате? Она раскрутила тебя на целую книгу мемуаров! Другим папарацци такое даже и не снилось. Ладно, ты, но как мог я поддаться ее уговорам?
— Действительно… Ты ведь гордишься тем, что никогда никому не веришь!
— И правильно делаю.
— Нет, неправильно. Потому что Саския тебя не обманывала. Она занималась исключительно твоим досье. Это я впутала ее в историю с публикацией моих воспоминаний. Когда я навязала ей свою рукопись, она даже не знала, кто ее автор.
— Я думаю, ей не составило труда догадаться. Когда это ты умудрилась договориться с ней?
— Утром после вашего приезда. Саския гуляла вдоль берега, там я ее и увидела. Мы немного поговорили, она мне очень понравилась. Я ни на секунду не усомнилась в ее порядочности.
— Ну, конечно! Ты же эксперт!
— Она меня предупреждала, что тебе это не понравится, хотела отказаться, но я умоляла ее прочитать эту рукопись.
Алекс стоял молча, взвешивая все услышанное. Он знал, Марла ему не лжет.
— Это ничего не меняет. Рукопись не должна быть опубликована.
— Это моя рукопись, и распоряжаться ею буду только я сама.
— Марла, я всегда действовал в твоих интересах.
— Чушь. Ты всегда думал, что действуешь в моих интересах.
— Вечно ты бунтуешь, как подросток. А я всего лишь хочу, чтобы моя сестра была счастлива.
— Чудесно. Я хочу ровно того же для нас обоих.
— По-твоему, обнародование подробностей твоей бурной биографии способно сделать нас счастливыми?
— Из твоих слов я поняла, что ты ни строчки не прочел. Как же ты осмеливаешься судить, Алекс?
— Я уверен, раз книгу согласились напечатать так быстро, значит, в ней содержится нечто шокирующее.
— Но ведь ее написала я — твоя сестра! Неужели ты даже мне не доверяешь?
— Это не вопрос доверия. Я пекусь о твоем спокойствии и безопасности.
— Алекс! Мне уже скоро исполнится сорок. Я просто рассказала свою историю своими словами. Если ты спросишь Саскию…
— Я не собираюсь ее ни о чем спрашивать! — перебил сестру Алекс. — И попрошу тебя больше с ней не общаться.
— Как это понимать? Еще вчера вы ночевали в одном номере.
— Это тебя не касается. Ты даже не догадываешься, что она за человек такой.
— Послушать тебя, Саския — настоящее чудовище.
— В каком-то смысле это так.
— Потому что она дочь Виктора Прентиса? Я угадала? — спросила Марла.
— Ты знала это? — опешил Алекс.
— С самого начала. Сложно было не узнать ее фамилию после всей этой шумихи вокруг вашей помолвки.
— И, несмотря на это, ты обратилась к ней со своей просьбой? Марла, я тебя совершенно не понимаю и, видимо, никогда не пойму. Тебе было только пятнадцать, когда Виктор Прентис…
— Тебе незачем напоминать мне об этом всякий раз, я и без того отлично все помню. Тебе в ту пору было двенадцать, и отец не должен был рассказывать впечатлительному подростку о случившемся.
— Я узнал о происшедшем не от отца, я просто наблюдал и слушал, что происходило в доме. Все эти слезы, крики. Я поклялся тогда убить его или, по меньшей мере, жестоко отомстить.
— И с этим заблуждением ты жил все эти годы?
— Ты называешь заблуждением долг покарать человека, который изнасиловал мою сестру?
— С чего ты взял, что он насиловал меня, Алекс? Все было иначе.
— Ты хочешь сказать, что Виктор Прентис не лишал тебя девственности?
— Я сама так пожелала. Это было только мое решение.
— Он годился тебе в отцы! Что за странное желание?!
— Я тогда меньше всего думала о его возрасте. Он был силен, красив, уверен в себе, могущественен. Короче, он был именно таким, каким представлялся мне настоящий мужчина. А когда я узнала, что Виктор одинок и глубоко несчастен, что он безумно любит свою чудесную дочку, он показался мне таким трогательным.
— И поэтому ты согласилась на эту мерзость?
— Не я согласилась, а он.
— Что за ерунда?
— Мне было пятнадцать. Я была пылкой, восторженной девочкой. Я буквально бредила им, постоянно говорила ему про свою любовь, убеждала, что хочу стать женщиной только в его объятьях, больше ни в чьих. Это я его соблазнила, а не он, как ты всегда думал… И твоя враждебность перекинулась на Саскию. Мне очень жаль.
— Твои слова ничего не меняют в моем к нему отношении. Он не имел права злоупотреблять твоей детской влюбленностью.
— Тебе нравится его ненавидеть, да, Алекс? Ну что ж, я не могу тебе в этом помешать. Но какой прок в ненависти к старому больному человеку, который доживает свои последние дни в четырех стенах? И зачем распространять эту ненависть на Саскию? Ненавидеть ее только за то, что она любит своего отца — единственного родного ей человека, за то, что она стойко борется со всеми невзгодами, желая обеспечить ему достойную старость? Неужели за это можно кого-то ненавидеть?
— Черт возьми!
— Алекс?! Ты что-то натворил, да? Не отпирайся!
В очередной раз за прошедшие сутки он почувствовал себя дураком.
— Ты ей рассказал? Боже мой, что ты наделал! Ты понимаешь, что ты наделал?
