Рене Депестр - Аллилуйя женщине-цветку
Прошло несколько часов. Я вытянулся и прислушался к горной тишине. Ошибки не было: звали на помощь. Я погасил газовую плиту, на которой готовил обед, обмотал шею шарфом, набросил куртку с капюшоном, натянул меховые перчатки и выскочил из шале.
Была снежная буря. Надо было пройти ельник, чтобы выйти на главную лыжню Мон д'Арбуа. Снег стушевал все. Я с трудом передвигался в беснующейся белесо-серой вате, спотыкался, падал, снова мгновенно поднимался. Ели вокруг свистели и шумели неустанно и заунывно.
На выходе из рощи рельеф круто шел вниз. Крики стали слышнее, и миг спустя я различил силуэт, ноги которого были прочно приклеены к лыжам, торчавшим из снега, словно колья.
Я попробовал нажать на металлическое крепление правой лыжи и высвободить ногу девушки. Крепление заело. Я начал со всей силой, и защелка наконец поддалась. С таким же усилием я освободил ей левую ногу и наклонился поднять пострадавшую.
— Я не могу, — простонала она по-английски с явным американским акцентом.
— Не тревожьтесь, я студент-медик.
— Удачно, — произнесла она, не поворачивая ко мне головы.
Я ощупал ей лодыжки.
— Перелома, по всей видимости, нет. Уже хорошо. В такую метель вас нельзя будет отправить в Сен-Жерве. Вы проведете ночь в тепле, в шале, тут, совсем рядом.
— Чудесно!
При этом своем восклицании незнакомка приподнялась на локтях и повернулась ко мне. При виде меня она снова рухнула и обмякла. Я ухватил ее поперек корпуса и взвалил на плечи. Я стал подниматься по круче, то утопая в снегу по колено, то чувствуя, что подошвы скользят вниз под нашим двойным весом. Продвижение было медленным. Снег вихрился, бил в лицо, проникал в ноздри, залеплял глаза. Несколько раз я делал передышку, чтобы оглядеться и отдышаться.
Небо совсем померкло. Снег взбесился, накрыв нас бурлящей и прыгающей пеной. Я видел перед собой только серый хаос, вату. Я шел вслепую, каким-то слаломом пьяницы между призраков елей. Потеряв всякую ориентировку, я испугался, что пройду мимо шале и затеряюсь на безлесой и ровной горной платформе. Через полчаса блужданий я натолкнулся на что-то и пощупал рукой. Оно оказалось шире древесного ствола: то была стена дома.
Я еще должен был обойти его кругом, чтобы ухватиться за дверь. Пальцы занемели несмотря на меховые перчатки. Меня надо было наградить орденом с лентой через плечо за то, что я вставил ключ в скважину, не снимая с этих самых плеч мой драгоценный груз.
Ощупью, в темноте, я пересек комнату в направлении к дивану и положил ни на что не реагирующее тело. Зажег свет, склонился над камином, раздул угли, подбросил поленьев, достал полотенце и одеяло, подошел к моей гостье. Ее снежный панцирь скапывал на пол и испарялся.
Я снял с нее сапожки, носки, куртку, пуловер, блузку, вязаные рейтузы, трусики, лифчик. Промокло решительно все, и все, конечно, надо было снять. Проделав процедуру раздевания и растроганный до слез, я принялся обсушивать и обтирать с головы до пят мисс Америку, пока что так и не пришедшую в себя. Потом я дважды обернул ее одеялом.
4
Я тоже переоделся в сухое, взял аптечку и начал делать втирания и растирания моей диве, моей вампе. Она раскрыла глаза и тут же вытаращила их на меня: она узнала молодого человека, которого околдовала этим утром на главной улице Сен-Жерве.
— Не беспокойтесь, — опять заверил я. — Я учусь на последнем курсе медицинского факультета в Париже.
Она откинула назад свои еще влажные волосы. Ее сиреневые глаза засверкали.
— Зачем вы меня раздели?
— Вы промокли до костей, да и промерзли на такую же глубину.
— Да уж…
— Ваша одежда сохнет у огня. А пока вот вам пижама.
Она взяла пижаму с гримасой отвращения, куртку надела без труда, потом попыталась подобрать свои длинные ноги и скривилась от боли. Я помог ей натянуть брюки.
— Меня зовут Жак Агуэ, я родом из Жакмеля, на Гаити. А вы, мадемуазель?
— Ванесса Хопвуд, киноактриса, Мемфис, США.
— Рад поухаживать за вами.
Я встал на коленки перед диваном-кроватью и принялся за работу. Ничего серьезного. Обыкновенное растяжение без малейшего сдвига суставов. Я сделал по эластичному бандажу с компрессом на каждую щиколотку.
— Вам повезло. У вас просто растяжение на обеих ногах.
— Что такое растяжение?
— Вы неудачно упали, и обе ступни сильно напряглись. Но связки не порвались. Нет никакой необходимости делать гипсовый бандаж. А на лыжне вы лежали в таком положении, что я поначалу предположил гораздо худшее.
— Как я жалею, что приехала сюда! В Шамони или Кортина д'Ампеццо у меня бы не было таких происшествий.
— Успокойтесь. Сейчас вы в надежных руках.
— Ну почему, почему все это со мной случилось! — вдруг разрыдалась она.
Я взял градусник, стряхнул и сунул под правую мышку мисс Хопвуд. Потом вытащил, поднес градусник к свету лампы.
— Жара у вас нет.
— Сколько там?
— Тридцать семь и восемь.
— Это нормально?
— Да, если откинуть парочку десятых. Все хорошо. Теперь нам надо поесть.
— Я не голодна.
— Нет, нет! После всех треволнений вы должны восстановить силы. Хотите аперитив?
— Нет.
— Сигарету.
— Не курю.
— Журнал? Вот, пожалуйста, «Пари-Матч».
— И зачем, для чего мне было нужно увлечься зимним спортом! — опять воскликнула она, закрыв лицо ладонями.
5
Я пошел на кухню и через некоторое время вернулся с подносом, на котором изящно расставил вокруг дымящегося чайника сыр, масло, обжаренные хлебцы, итальянское салями, ветчину, варенье из смородины, мед из акации и графинчик кьянти. При моем приближении девушка слегка приподнялась, можно сказать, как бы привскочила.
— Отлично пахнет!
Некая веселость, даже игривость, сверкнула в ее глазах. Она оперлась о локти, ища удобное положение для еды.
— Подождите, — сказал я. — Сейчас я все устрою.
Я поставил поднос на стол, взял две подушки и приложил их стоймя, одна к другой, к деревянной перегородке, чтобы у дивана была спинка для поясницы, плеч и головы моей гостьи. Потом я помог ей устроиться поудобнее. В момент, когда я распрямлялся, чтобы отойти, она обвила руками мою шею. Закрыв глаза, она бормотала по-английски какие-то слова, которых я не понимал, но по тону и интонациям догадался, что слова эти важные и извиняющиеся. Я согласно закивал головой.
Одной рукой я привлек к себе Ванессу Хопвуд. Другой расстегнул и распахнул пижамную куртку, скользнул по горячему животу. Миновав пупок, я перестал дышать: там, дальше, пухленькое, плотненькое ждало меня. Та горная, или по-райски горняя, теснина переворачивала все мои прежние представления о нижней части живота, лобке и так далее. Даже сравнение с горой Олимп, где среди других богов живет Венера, было далеко от той действительности, в которую окунулась моя жизнь. Никто на всей земле еще не обладал таким сокровищем.
