Нина Иливицкая - Посмотри на меня
Было еще светло, когда широкие ворота виллы распахнулись в ожидании гостей. Но плотные портьеры в комнатах были опущены, а люстры зажжены. Воздух освежали кондиционеры, и они были гораздо эффективнее, чем открытые окна, жара еще только начинала спадать. Потом, когда станет прохладнее, гости смогут перейти в сад. Там, на широкой лужайке, в тени декоративных деревьев тоже были сервированы столы. Прямо на деревьях висели большие фонари, и гирлянды разноцветных фонариков тянулись через весь сад. Как только стемнеет, дом и лужайка будут ярко освещены, а в аллеях и беседках засветятся притушенные цветные огни, создавая интимную и таинственную атмосферу. Тогда же включится подсветка, искусно размещенная вокруг цветочных клумб, и гости смогут в ночи любоваться благоухающими розами всех цветов и оттенков. Их аромат насыщал воздух вокруг виллы, споря с ароматами тонких, пряных, сладких, терпких, горьковатых, бесконечно разнообразных восхитительных духов лучших фирм мира. Кто-то сказал: «Одежда делает женщину». О да! Особенно если она — от знаменитых кутюрье и ее дополняют такие вот духи, а также макияж и прически от лучших калифорнийских визажистов… Все женщины, прибывавшие в тот вечер на виллу Джона Гилфорда, были красавицами, независимо от возраста и внешности, дарованной им Богом.
В ворота виллы без конца въезжали «кадиллаки», «роллс-ройсы», «ягуары», «мерседесы», «форды» последних моделей. Шум, смех, приветствия вспыхивали у парадных дверей и гасли в глубинах роскошного дома, выстроенного по проекту модного архитектора, выписанного Гилфордом из Сакраменто.
«Кадиллак» Рея въехал в ворота. Увидев парад блестящих машин, продуманную красоту всего, что ее окружало, и всем своим существом (а не только точеным носиком) ощутив запах настоящего богатства, подлинной, без кича, роскоши, Ника вдруг испытала азарт и горячее ликование. Все это было для нее. И она покорит этот мир. Девушка улыбнулась Рею и благодарно оперлась на его руку.
Рей намеренно не спешил. Шел уже восьмой час, время, когда все гости собирались в Большой гостиной. Вот тогда Рей и Ника появились на пороге.
Торжество было полным. Как только весть об их появлении разнеслась по залу, дошла до всех ушей и все головы повернулись в их сторону, на секунду воцарилась абсолютная тишина. Ника стояла, чуть улыбаясь, и доброжелательно оглядывала сияющими глазами шикарное общество. А общество с изумлением, восхищением и любопытством рассматривало русскую красавицу.
Никино платье походило на золотой цветок. Жесткий лиф, начинаясь чуть ниже груди, распадался на два лепестка, приоткрывая два белоснежных тяжеловатых полушария. Под грудью материал, слегка обрисовывая талию, стекал вниз искрящимся водопадом. Из лифа-цветка вырастали хрупкие плечи и грациозная шея, прелестная головка была немного откинута, словно под тяжестью прически, полностью открывавшей изящный овал лица, — волосы цвета темного золота были скручены толстым жгутом, и этот водоворот на затылке укрощали бриллиантовые брызги заколок. Капельки бриллиантов дрожали также в удлиненных мочках ушей и стекали на грудь с золотого колье, обнимающего шею. Когда Ника двигалась, складки платья обтекали ее, как струи воды, и это выглядело более волнующе, чем если бы наряд облегал ее, как перчатка. Не зря, ах, не зря она отдала за это платье целое состояние. Белоснежная кожа, аквамариновое сияние больших глаз, нежная и прихотливая линия губ… Красота ее лица, подчеркнутая искусным макияжем, поражала не меньше, чем сияющий наряд.
Ника еще не дала согласия на брак, поэтому Рей представил ее как «свою добрую знакомую из России, коллегу Тимоти Брауна». Но все уже знали, что он собирается жениться на «доброй знакомой», и никто этому уже не удивлялся.
Эйлин, пришедшая на прием с отцом и братом, изо всех сил старалась сохранить невозмутимость. После ее возвращения с островов и бурного объяснения с Реем Эйлин делала вид, что инициатором разрыва помолвки была она. Внешне они сохранили приятельские отношения. Уехав так внезапно в разгар их любовных отношений, она не просто следовала капризу. Она рассчитывала полностью подчинить Рея себе, надеялась, что он, все бросив, помчится следом. Эйлин никак не ожидала ни того, что потеряет его, ни того, что это произойдет так досадно. Как она жалела теперь о своем промахе! И дело не только в том, что Рей был для нее идеальной парой со своим состоянием, деловой хваткой, внешностью и прочим. Больше всего она жалела о потере любовника — чуткого, умелого, неутомимого. До сих пор Эйлин еще надеялась со временем вернуть его, но теперь… Ах, как она ненавидела эту красотку, раззолоченную, словно елочная игрушка. Сама Эйлин никогда не изменяла белому цвету, считая его цветом элегантности и высокого вкуса.
Рей продолжал знакомить Нику с обществом. Прежде всего он подвел ее к отцу. Худощавый элегантный старик уколол щеточкой седых усов Никины аристократические пальчики. Когда он выпрямился, Рей с удивлением заметил, что всегда невозмутимый старик взволнован.
— Рей всегда радовал меня безупречным вкусом. Но сегодня он превзошел все мои ожидания. Вы прелестны.
И хотя комплимент был произнесен невыразительным светским тоном, по чуть дрогнувшему скрипучему голосу, по выражению водянисто-голубых глаз Ника поняла, что старый магнат искренен. Улыбнувшись, она поблагодарила его и сделала это так живо, эмоционально и очаровательно, что окончательно покорила Джона Гилфорда.
Ника была в ударе. Прекрасный кураж не покидал ее в этот вечер. Ее окружало множество мужчин, и все они были или богаты, или знамениты, а чаще — и то и другое. Они предлагали ей лакомства, приглашали сниматься в фильме, на танец, на партию в теннис, на прогулку по океану на яхте… Удивительно, но она умудрялась уделить каждому внимание: выслушать и ответить, ничего не пообещать и никого не обидеть, быть веселой и кокетливой и в то же время сдержанной и скромной. Обаять, влюбить, разжечь, но, упаси Боже, не дать никакого повода. «Это и есть искусство дипломатии», — объясняла потом Ника сестре, в подробностях описывая вечер. Ее несколько циничное намерение, высказанное еще в Москве: «Если вдруг не понравлюсь этому пижону Рею Гилфорду, подцеплю другого миллионера», теперь выглядело вполне реально. Запросто подцепила бы, если бы не одно маленькое «но» — никто из них не был ей нужен.
Множество молодых и не очень молодых людей заглядывали сегодня в Никины глаза, касались ее руки и талии — в танце, во время беседы. Рано или поздно каждого из них уносил от нее водоворот праздника. И каждый ловил себя на том, что непроизвольно следит за золотистым лучом, скользящим по залу, саду, веранде… Но один из них удерживался, как его ни оттесняли, с начала до конца вечера. Он молчаливо ждал, пока Ника поговорит, посмеется, потанцует с другими, и, оборачиваясь, она неизменно натыкалась на его зачарованный взгляд. Это был голубоглазый блондин по имени Скотт — брат Эйлин, которую Ника сразу вычислила по имени и по глазам, пронзающим ее и Рея невидимыми рапирами. Ника уже знала, что отец Скотта, Ричард Стенли, так же богат и влиятелен, как Джон Гилфорд. Что они с Реем росли вместе. Что мама назвала его Скоттом в честь Фитцжеральда — «правда, я похож на него?». Что у него есть роскошная яхта и они с ребятами собираются «недельку оттянуться», поплавать вдоль побережья. А не согласится ли она составить им компанию? Рей, конечно, будет не против — «старина Рей все сделает, чего я ни попрошу, мы же приятели». И так далее. Ника слушала, кивала, знакомилась с «ребятами», постоянной компанией Скотта, которые относились к нему с добродушной снисходительностью. В конце концов девушка просто перестала замечать своего поклонника, привыкнув к его присутствию, как к неизбежному фону. Скотта это, похоже, устраивало.
