Сандра Мэй - Ты – лучший
Морин осторожно расправила тонкий кожаный шнурок и подняла на Джона потемневшие зеленые глаза.
– Почему у меня такое чувство, что я тону в каком-то водовороте…
– У меня тоже…
– Джон…
– Морин…
Он протянул к ней руки, и девушка потянулась к нему в ответ, но внезапно судорога исказила лицо Джона Карлайла, он резко вскочил на ноги и торопливо пробормотал:
– Прости. Я не должен был так. Прости меня, пожалуйста.
– Что с тобой, Джон?
Он вскинул на нее горящие темным огнем синие глаза, и в его голосе зазвучала ярость:
– Я получаюсь ничем не лучше мерзавца Боско!
– Нет!
– Да! Неожиданно, так ты сказала? Еще мгновение – и я бы окончательно потерял голову.
– Но это же другое!
– Да? Почему? Потому что у меня нет жены? И мы не в библиотеке чужого дома?
Она вскинула руку с ожерельем, словно защищаясь от его резких, почти оскорбительных слов.
– Зачем ты… Джон, замолчи, прошу тебя! Ты ведь сам сказал, между нами что-то происходит. Может быть, из этого ничего и не выйдет, может быть, мы ошибаемся, но это не имеет ничего общего с грязной похотью Боско Миллигана!
Он закрыл лицо рукой, а когда отнял ее, лицо превратилось в бронзовую маску.
– Пойдемте, мисс О’Лири. Нас ждут к обеду.
– Морин. Просто Морин. Босс, ты опять убегаешь? Но ведь мы и так в лесу.
– Не надо, Морин. Пошли.
Весь оставшийся путь они проделали молча, и лишь на широких ступенях Дома На Сваях Морин робко тронула Джона за руку. В ответ Джон молча взял ее руку и нежно поцеловал грязную ладошку. Повернулся и распахнул перед Морин двери.
Есть вещи и события, на которые нельзя реагировать иначе, чем это делают, например, маленькие дети. Скажем, от сильного восторга дети визжат. Это нормальная и здоровая реакция. Именно такую реакцию продемонстрировала Морин О’Лири, едва растворились двери, ведущие в просторный и уютный холл Дома На Сваях.
Потому что в холле стояла Летняя Рождественская Ель.
Если быть точными – пиния. Темно-зеленая, восхитительно душистая, развесистая, изящная красавица, на ветвях которой сверкали золотые шары и бусы, гроздья алых ягод бересклета, тонкие, невесомые нити золотого дождя…
Джон замер – отчасти от неожиданности, отчасти от восторженного вопля Морин, а из-под хвойного чуда на них воззрились несколько пар блестящих от удовольствия глаз.
Кончита, Чимара, Марисоль с дочкой Чикитой, Каседас и Алисита с веселым смехом кинулись навстречу вошедшим. Каседас обняла Джона и залилась радостным смехом, когда он, ошеломленный и недоверчиво улыбающийся, легко приподнял ее и покружил вокруг себя.
– Джон, Морин, мы хотели сделать сюрприз, но не все успели! Вы посмотрите, мы же все малыши по сравнению с вами, а никого из ребят пока нет! Мы не можем только повесить звезду! Джон, пожалуйста!
Джон улыбнулся и наклонился к самому полу. Морин застыла в восторге. Чикита, крошечное коричневое создание с черными блестящими глазенками и роскошными ресницами на пол-лица, в цветастом легком платьице и с большим белым бантом, невесть как державшимся среди упругих шоколадных кудряшек, важно приблизилась к Джону и протянула ему большую золотую рождественскую звезду.
– Визду, пажалиста, дядя!
Джон подхватил малышку на руки, и Чикита с веселым писком в мгновение ока вознеслась к самому потолку. Она одновременно вытянула ручки и высунула язык – и вот звезда закачалась на самой макушке Летней Рождественской Пинии Дома На Сваях. Джон рассмеялся и подбросил Чикиту несколько раз, а она залилась веселым смехом, а потом обняла Джона за шею и крепко чмокнула в щеку. Морин почувствовала, что сейчас разрыдается. Более прекрасного зрелища ей видеть не доводилось.
Наконец утихли восторги, разошлись оживленные домочадцы, и Морин наконец смогла запереться у себя в комнате и принять душ, а также поразмыслить о случившемся за сегодняшний день.
Почему-то собственное отражение в зеркале ванной комнаты заставило девушку залиться отчаянным румянцем. Словно последняя деревенская дурочка, Морин прикрыла глаза рукой и смотрела на себя сквозь растопыренные пальцы, только что не хихикая при этом смущенно и придурковато.
А стесняться было нечего. Молочно-белая кожа, казалось, светилась изнутри. Только руки, шея и ноги были слегка прихвачены солнцем. Высокая полная грудь была упругой и практически идеальной формы. Нежно-розовые маленькие соски походили на розовые бутоны… Возле одного из них темнел небольшой синяк – след яростного поцелуя Джона. При воспоминании об этом Морин вспыхнула еще жарче, но взяла себя в руки и продолжила исследование собственного тела.
Живот впалый, упругий. Пресс у нее всегда был хороший, а как иначе? Баскетбол – игра атлетов. Бедра – на взгляд самой Морин – широковаты, хотя при ее росте это незаметно. Ноги – гордость женщин О’Лири. Длинные, мускулистые, сильные, с округлыми коленями и тонкими изящными лодыжками. Длинные пальцы на ногах – надо будет покрасить их сегодня вечером розовым коралловым лаком.
Морин медленно опустила руки, тряхнула волосами и пристально посмотрела в зеленые глаза зеркальной Морин. Что в ней изменилось за эти два дня? Что стало по-другому? Вроде бы все осталось по-прежнему, но в глазах появилось новое выражение. Радостное ожидание? Уверенность?
Она сердито плеснула водой в собственное отражение и решительно шагнула под холодный душ. Ничего в тебе не изменилось, балда, если не считать того, что ты по уши влюбилась в Сына Ягуара, Джона Карлайла.
Как там сказала колдунья? Две светлых на пути одного? И одна станет жертвой, а другая спасением? Ерунда какая-то. Тюра Макфарлан, если Джон Карлайл не врет насчет своего отношения к ней, вряд ли станет жертвой, да и спасения от нее не дождаться. И вообще, может, она брюнетка с усиками над верхней губой, а вторая светлая – это подружка Джона? Что ты о нем знаешь, Морин О’Лири, кроме того, что он красив, сексапилен, что у него шрам на груди и море комплексов в голове? Ты здесь ЧУ-ЖА-Я! Заруби это на своем ирландском носу.
Морин сердито растерлась жесткой мочалкой и поняла, что больше не может представить себе жизни, в которой нет Джона Карлайла!
Джон вошел в свою комнату, на ходу сдирая мокрую от пота рубаху. Бросил ее в угол и повалился в кресло, стоящее перед открытой дверью балкона. Легкий ветерок обдувал разгоряченное тело. Джон прикрыл глаза – и тут же поспешно открыл их.
Морин О’Лири, нагая и соблазнительная, проплывала под закрытыми веками, улыбаясь загадочно и нахально. Но и перед открытыми глазами роились отнюдь не безопасные видения. Морин на мягкой траве, в его объятиях. Морин, отвечающая на его поцелуи. Ее обнаженная грудь, вкус ее кожи на губах…
