Вера Копейко - Ночная воровка
А началось это с ней после первого обмана мужа. Однажды она вернулась домой из командировки и нашла на ковре то, что рассказало ей больше любых слов… Маленькое резиновое изделие, такими они никогда не пользовались. Он его выронил и не заметил — обертка в цвет ковра. Очень спешил, наверное. Встречать ее в аэропорту. С тех пор ей стало казаться, что все мужчины — это ее муж, а все женщины — его любовницы.
Она поедет в «девятке», без шофера. Ох, и насладится она завтра! Интересно, что сделает Гатальски? Ведь арбалет Людовика XII, как она понимала, — жемчужина всей коллекции. По крайней мере, Тавранчук его так подала.
«Вообще-то, если отбросить все, Надежда сделала конфетку из выставки. Но, кажется, и сама сладенького поела», — хмыкнула Татьяна.
Потом Татьяна сняла костюм и надела халат. В большой квартире она одна, среди вещей и тишины. Она закурила и вышла на балкон. С десятого этажа на Фрунзенской набережной ей был виден Кремль, великолепно подсвеченный, зубчатые стены, вечность. Прекрасная вечность. То, что остается после людей.
Она выпустила кольцо дыма, постепенно расслабляясь. Чего только не было в веках, размышляла она, но люди ушли. Вещи, сделанные людьми… собранные людьми, остались.
У нее много вещей, но нет того, что сейчас получила Надя Тавранчук.
Она затянулась еще глубже. На фотографиях, которые показал ей — из последних — Павлушка, у Найка и Нади были такие лица, такие… Мужчина, который так смотрит на женщину, как он на нее, простит все. Даже если она разорит его до нитки. Татьяна тоже понимала кое-что в людях.
Она докурила сигарету и бросила горящий огонек вниз, тот падал, сперва разгораясь, а потом внезапно погаснув. Вот так и ее злая зависть: сперва разгорелась, а потом разом погасла. И она приняла для себя решение.
Татьяна быстро подошла к шкафу, вытащила джинсы и куртку.
Алексей Дронов уложил арбалет в сумку и поцеловал Галю в щеку.
— Ну что, боевая подруга, прощай.
— Алеша, ты ни во что не вляпаешься?
— Не думаю. Пока меня выставили только на деньги. Но ты ведь знаешь, что по большому счету я в прикупе?
Жена улыбнулась.
— Она ничего не знает?
Алексей приложил палец к губам.
— И не узнает. Пока я сам не скажу.
— Как мудро ты тогда поступил — сразу сделал две заготовки этого арбалета.
— А все запасники, в которые меня пустила Надежда Николаевна. Эти дамы сами не знают, чем владеют.
— Но ты в прошлый раз ведь не напрямую продал его американцу?
— А я его продал вовсе не американцу, а чеху. — Алексей ухмыльнулся. — А когда Надежда привела меня туда и показала арбалет Людовика, я чуть не задохнулся, готов был его расцеловать в герб!
— Но может, это не твоя работа?
— А я проверил, едва заметный вензелек — буква из двух половинок: от А и от Д — на месте. Я, только я один знаю, где она стоит.
— А я? Ты забыл?
— Я всегда говорил, что жена должна быть вторым «я» своего мужа.
— Ну конечно, дорогой. Как скажешь.
— Ладно, целую ручки. Жди.
— Ты не слишком-то фуршеться.
— А вот это как ты скажешь, дорогая. Я целиком в твоей власти. Но в приглашении про фуршет — молчок. Там указан только «Бокал вина».
— Будто не одно и то же.
— Полагаю, что нет.
Надя заехала домой переодеться. Сегодня она надела черное шелковое платье, а сверху накинула черный сюртучок. Низкий вырез удлинял шею, а улитка, в которую она собрала волосы на затылке, сделала ее профиль похожим на медальонный.
Кот Маркиз притих, будто почувствовал напряжение хозяйки.
— Ну что, животное, — вздохнула Надя, взглянув на кота, а потом снова обернувшись к зеркалу, — волнуешься за меня?
Он зажмурил глаза и пошел на диван, собираясь свернуться в клубочек.
— А все ведь это из-за тебя, ходок ты мой…
После прошедшей ночи глаза стали еще глубже, крупнее и в них светилось что-то новое, словно Надя поняла нечто, о чем до сих пор только догадывалась.
Да, наконец она узнала, что такое любовь.
Машины вот-вот запрудят крошечный дворик, на вернисаж соберутся люди состоятельные — коллекционирование любых вещей предполагает вложение денег, иной раз и навсегда, без возврата. По машинам, которые здесь припаркуются, можно оценить достижения автомобильной промышленности Европы и Америки. Но сейчас дворик пуст, и Надя без труда прошла к двери.
Алексей уже ждал ее в холле, развалившись в кресле.
— Прекрасно выглядите, Надежда Николаевна.
— Спасибо, Алексей. — Она увидела бокастую сумку у его ног, и от сердца отлегло.
Если честно, то она заставила себя не думать о том, что произойдет, если с Алексеем что-то случится. Не случится, не случится, твердила она в ответ на любую пугающую мысль. Она отвергала все варианты, оставляя только один: Алексей все сделает вовремя. И как надо. Она возьмет у него арбалет и положит туда, откуда исчезла предыдущая копия.
— Пойдем. — Она распахнула дверь.
И остолбенела.
На зеленом бархате в витрине-аквариуме лежал… арбалет.
Алексей недоумевая смотрел то на оружие, то на Надю.
— Не понял!
— Я тоже.
На негнущихся ногах Надя прошла вперед и остановилась.
— Сталь, покрытая позолотой… Кленовое ложе… Узорные накладки на кости, гербы, рисованные, Франции и Милана… — бормотала она, как гид-автомат.
Алексей наклонился над арбалетом, покачал головой.
— А в этот раз горностаевый хвостик в сердце у меня получился лучше.
Прошла минута, не меньше, прежде чем Надя повернулась к Алексею и открыла рот.
— То есть как — в этот раз? Ты хочешь сказать, что уже делал такой для кого-то?
— Вот этот я и делал. — Он кивнул на возлежащий на бархате арбалет. — Но не для Гатальски. Для одного чеха три года назад. Наверное, твой Найк перекупил у него или получил в подарок.
— Не может быть, — прошептала Надя. В голове гудело, она не знала, радоваться ей или огорчаться. И вообще, что делать?
— Может. Есть доказательство. — Алексей, надев нитяные свежие перчатки, чтобы не оставлять влажных следов от пальцев на металле и дереве, осторожно повернул ложе боком. — Вот мой знак. Тебе он известен — половина буквы А и половина буквы Д, соединенные вместе.
И впрямь это был знак, который не виден постороннему, он притаился в укромном уголке на ложе.
Надя выдохнула.
— А… новый… при тебе?
— Ты думаешь, у меня в сумке березовое полено? — Он вскинул брови.
— Н-нет, но… я ничего не думаю, кажется, я больше вообще никогда не смогу думать.
— Ну если все решено, то и думать не о чем. — Алексей ухмыльнулся, его усы шевельнулись, и Надя заметила в них серебро.
