Саша Майская - Русский купидон
Макс встал на первой ступеньке с видом солдата, собирающегося отстаивать последний рубеж. На Лену он старался не смотреть. Та сделала шаг вперед и поставила тарелку с тортиком на стол. Василий чавкнул. Макс спросил напряженным голосом:
— Это что?
— Эт-то… тортик. Ананасный. Я думала, вдруг ты голодный.
— А зачем?
— Ну… чтобы ты его съел.
Разговор развивался как-то не так. То есть после такого разговора очень трудно наброситься и сорвать все одежды с желанного тела…
— Ты в него яду, что ли, подсыпала?
— Нет, но если ты предпочитаешь с ядом, могу испечь второй.
— Испеки. Один хрен.
— Что, прости?
— Один хрен, я сказал. Лучше пирог с ядом, чем бесконечная эрекция.
— Сухомлинов!
— Синельникова?
— Я не собираюсь выслушивать твои пошлые шуточки…
— Ну так и иди.
— Что?
— Что слышала. Иди-иди. Береги честь смолоду. Опять же, сейчас Эдик придет.
— Зачем?
— А тебе какая разница? Я ориентацию сменил, теперь буду коротать вечера с Эдиком.
— А ты, интересно, при нем будешь так шутить?
— А чего мне при нем шутить?
— А при мне чего?
— А не знаю. Как увижу тебя, так и тянет на шутки-прибаутки.
— Ага. И на неприличные письма. Ну тебя к черту, Сухомлинов! Тарелку вернешь.
И разгневанная Ленка Синельникова стремительно вылетела из дома Макса Сухомлинова, оставив того в явном недоумении.
Все-таки женщины — это малахольные создания без царя в голове! Сначала она шипит и извивается на почте, что твоя змея, говорит о том, что между ними все кончено и чтоб он ни ногой больше к ней не совался? Потом печет тортик и прется с ним прямо в дом. Может, говорит, ты голодный! Голодный, да не от голода.
А губы намазать не забыла — хотя и не причесалась.
Да, и самое главное. Что это еще за письма неприличные? Те, давнишние? Которые он еще пытался ей, изменщице, посылать, хотя писать нормально никогда не умел? Так их было штуки три всего и сто лет назад. Да, и уж неприличного в них не было абсолютно ничего, по определению. Не то время было, для неприличных-то писем!
Непонятно все это…
В этот момент пришел Эдик.
Макс договорился с ним насчет проводки — не хотел рисковать, с электричеством шутки плохи. Эдик пришел даже со своей стремянкой и занялся проводкой с большим энтузиазмом. Через полчаса дело было сделано, и мужчины расположились за столом с бутылочками холодненького пивка.
Эдик отхлебнул и понимающе кивнул на источающий аромат ананаса тортик.
— Подкармливает?
— Кто?
— Конь в пальто. Да ладно, Максим, все Кулебякино в курсе.
— Хочешь? Я сладкое не ем.
— Давай. Эх, хороша хозяйка будет… если кому достанется.
— Ну… кому-то достанется.
— Вот я и говорю — повезет тому мужику! Я тебе, Макс, честно скажу: сначала-то я разозлился. Ну, типа, ревновал даже. А сейчас думаю — все к лучшему.
— Это почему это?
Макс с подозрением уставился на Эдика, но белокурый гигант простодушно улыбнулся в ответ.
— Ну как. Ты же уедешь скоро? Уедешь. Она погрустит, конечно, а потом ей захочется, чтоб кто-то рядом был, мужик в смысле. Так-то она столько лет одна прожила, вроде привыкла, а после тебя ей уж потруднее придется. Вот тут я и рискну.
— На что?
— Ну… предложение ей сделаю. Ленка-то мне нравится давно, только я не знал, как к ней подступиться. А теперь знаю.
Макс смотрел на простодушного Эдика едва ли не с нежностью. Поразительно все-таки точна Природа-мать в расчетах. Вот переборщила с ростом и красотой неземной — тут же убрала ума и такта. Был бы не Эдик, а архангел небесный — а так ничего, дурак и дурак.
— Эдик, а с чего ты взял, что она согласится?
— А деваться ей куда? Грех покрыть надо?
— Ка… кой грех?
— Мама с папой вернутся на Новый год — им все Кулебякино в уши будет жужжать. А старый Синельников на расправу скор. Ты, кстати, ежели надумаешь зимой на лыжах, или в отпуск — не раньше старого Нового года! Синельниковы аккурат после него уезжают всегда.
— Эдик…
— Да, так я и говорю: чтоб народ не трепался, надо ей быстренько сообразить с замужеством. Опять же, меня тут любят. Уважают. Имя мое трепать не будут.
— Та-ак. А тебе, значит, до фонаря, что ты чужую бабу подбираешь?
— Да ты че, Макс?! Мы ж все же не в деревне, да и на дворе двадцать первый век. Кроме того, Алену хрен, я извиняюсь, подберешь, если она сама этого не захочет. С характером она. Ладно, пойду. Спасибо за пиво, за тортик и за шабашку. Если что — обращайся. Пока.
Эдик ушел, и Макс удрал на заднее крыльцо, продышаться и проругаться.
Кулебякино, за ногу его бога душу мать! Сотни ласковых глаз с улыбкой смотрят на нас. Жених! Белокурая Жози!
Он мрачно посмотрел на лиловые небеса и решил искупаться. В конце концов, пруд теперь практически на его территории!
10
Сквозь заросли крупченковского сада Макс промчался, словно вихрь, пыхтя и бурча себе под нос бессвязные и не вполне цензурные слова. Луна всходила где-то за деревьями, но сам пруд еще таился в сумерках, и Макс даже застонал от предвкушения холодной воды, чистоты и свежести.
Он скинул грязные тряпки, мстительно решив, что обратно пойдет голым. Имеет право — участок теперь его.
Вода оказалась теплой, а не холодной, но это не принесло разочарования. Макс нырял и плавал, лежал «звездочкой» на поверхности, лицом вниз и лицом вверх, опять нырял, переплывал взбаламученный прудик то брассом, то кролем, то баттерфляем — одним словом, плеск воды, шум и фырканье разносились по всей округе.
Потом он вылез на песчаный берег и немножко попрыгал в боксерской стойке, после чего собрался подобрать одежду и пойти выпить чаю с тортиком, будь он неладен!
Макс уже собрался удивиться, что нашел футболку и брюки совсем не там, где их оставлял, наклонился… и они немедленно отползли от него на несколько шагов.
Трюк с леской, привязанной к кошельку, ботинкам, одежде и прочим, важным для вас вещам, культивируется на протяжении столетий хулиганами разных стран. Но всегда, всегда жертва совершает этот первый шаг, ради которого, собственно, все и затевается. Она с глупым видом пытается поймать убегающую вещь, вместо того чтобы сразу посмотреть в ту сторону, куда эта вещь направляется.
Макс Сухомлинов рванул за убегающими штанами — и поднял голову только через две секунды.
Она стояла под развесистой старой грушей. Сотканная из тьмы и света, бликов и теней, лунного серебра и бархата ночи…
Светлые волосы, черное платье с проблесками серебряных нитей. И светящаяся, прозрачная кожа русалки.
