Кимберли Кейтс - Ангел Габриеля
Она могла сидеть так целыми часами, обхватив руками колени, положив на них голову, и смотреть в ту сторону, где была улица, на которой жил Тристан. Она воображала, что он смотрит в то же ночное небо и видит ту же луну, но не только любуется ими, а запечатлевает на полотне красоту неба и города в ожерелье из звезд и желтых бусин фонарей. Она воображала, что сидит у его ног в длинном голубом платье и поет ему мелодичные баллады, которым научил ее отец.
Самое смелое ее воображение не могло создать ничего прекраснее сегодняшнего дня, начиная с первого восторженного возгласа Габриеля и кончая его сонным лепетанием, когда Тристан нес сына в детскую. Только на этот раз вместо своего любимого тряпичного пони он сжимал в руке уздечку. Правда, Тристан предупредил его, что в дальнейшем место ей будет в конюшне рядом с отделанным серебряным галуном седлом.
Алана тихонько ускользнула к себе в комнату, унося в памяти трогательную картину: Габриель, обласканный и полный впечатлений, счастливый и довольный, как может быть счастлив и доволен ребенок, который целый день грелся в лучах отцовской любви, держит в своей маленькой руке большую сильную руку отца. Как держит он теперь в своих руках сердце Тристана…
Если бы только Тристан прислушался к голосу разума, к душе Габриеля и оставил бы сына рядом с собой…
Тихий, почти робкий стук в дверь вывел ее из задумчивости.
– Алана, вы здесь? – донесся до нее через открытое окно голос Тристана.
– Входите, Тристан, – отозвалась она, радуясь его появлению и сожалея, что скоро они расстанутся навсегда.
Со своего места на крыше Алана видела, как он вошел в комнату и в недоумении остановился.
– Где же вы, Алана? Может быть, вы на минутку сойдете ко мне с небес? Алана, где вы?
Она заглянула в комнату, и свеча осветила ее лицо.
– Я здесь. На крыше.
– На крыше? Вы что, сошли с ума? – Алана услышала его шаги, и вот он сам, опершись ладонями о подоконник, смотрит в холодную тишь ночи. – Что вы придумали, Алана? Вижу, вы неравнодушны к окнам. Так, пожалуй, вы можете и упасть. Или Габриель своей пустой болтовней об ангелах убедил вас, что вы способны летать?
– Я полюбила сидеть на крыше, еще когда была ребенком. Идите сюда. Взгляните, какой отсюда вид.
– У вас тут страшно холодно! И снега тоже достаточно. Вы не боитесь, что мы упадем и сломаем себе шеи?
– Лучше вспомните, как вы хотели лишить Рождества всех в вашем доме, мистер Рэмзи. И что же оказалось? Вы сами больше всех веселились сегодня. Кто знает, какие приятные неожиданности поджидают вас на крыше, если только вы преодолеете свою нерешительность.
– Ладно, я попробую, – смягчился Тристан, просовывая в окно широкое плечо. – Я и так сегодня вел себя очень легкомысленно, так почему бы не завершить этот день еще одним безумством? Хотя, возможно, дело кончится трагически: я могу отморозить ноги и еще что-нибудь в придачу.
Заполнив плечами все окно, Тристан вылез на крышу и, осторожно ступая по черепицам, подошел к Алане, сел на одеяло рядом с ней, и она почувствовала исходившее от него тепло, согревавшее ее, как маленькое солнце. Разве могла оборванная голодная девочка представить, что когда-нибудь он вместе с ней будет любоваться звездным небом?
Тристан смотрел на усеянный звездами темно-синий полог над спящим городом и не мог сдержать восхищения.
– Кажется, что звезды совсем близко, стоит только протянуть руку – и можно снять с неба любую на выбор, – заметил он.
– Мне больше нравятся звезды, которые вы мне подарили.
– Мне бы хотелось подарить вам, Алана, нечто такое, что выразило бы всю мою благодарность за то, что вы сделали для Габриеля.
– Но я сделала это не для Габриеля. Я сделала это для вас.
– Для меня? – удивился он. – Но вы говорили о желании, которое загадал Габриель. Мне казалось, что… Почему вы решили помочь именно мне, Алана? Чем я заслужил ваше внимание?.
– Вряд ли вы вспомните, чем его заслужили. Наверное, постоянством собственной доброты и щедрости. Всякий раз когда я смотрела в ваше окно, я видела, как вы тайком клали конфеты в корзинку с рукоделием вашей матушки или красивые ленты в ноты, принадлежавшие вашей сестре Бет. А помните то Рождество, когда вы впервые поставили елку для Шарлотты и приготовили маленькие подарки для всех в доме, и для супругов Берроуз, и для судомойки? Помните, как вы доверху наполнили карман ее фартука монетами, так что он разорвался?
Тристан в недоумении повернулся к Алане.
– Вы все это видели? Неужели… – смущенно спросил он.
– Вы думали, никто не догадается. Вы притворялись, что подарки делает кто-то другой, какой-то шутник, но все знали, что это вы, Тристан. Мы все знали, что это вы.
– Но это была всего-навсего игра, мальчишеские выдумки и проделки. Удивляюсь, что вы помните такие пустяки. Я уверен, что все о них давно забыли. О чем тут вспоминать…
– Я, Тристан, хорошо помню, что такое мальчишеские проделки. Я помню, как мальчишки били, толкали, щипали меня. А ваши поступки могли вызывать только восхищение. Вы показали мне, что в мире есть не только зло, но и добро, и великодушие. Вы показали мне, что человек может быть не только грубым и жестоким, но и сострадать ближнему.
– Но я давно растерял эти качества. Как вы, наверное, огорчились, когда поняли, что я…
– Вы их не растеряли, их у вас отняли. Постепенно, одно за другим. И это сделала Шарлотта, а вы помогли ей своей уступчивостью.
– Вы упрекаете Шарлотту, но тут нет ее вины. Это я погубил наш брак. Шарлотта была очень несчастлива. С самого первого дня, как мой отец привез ее из Германии, она нуждалась в защите. Она всего боялась, она была такой слабой, ей нужен был муж, который посвятил бы ей всю свою жизнь и…
– Вы хотите сказать, пожертвовал бы всем, чтобы потакать ей?
– Вы не правы. – Тристан выпрямился. – Это я виноват, что наш брак оказался неудачным. Я не дал ей того, в чем она так нуждалась: защиты и любви.
– Нет, Тристан, это она вас подвела. Она завладела вашей любовыо и использовала ее как оружие против вас. С самого начала ей были известны ваши мечты, она видела, как вы часами творили на полотне свои чудеса. Она знала, что значит для вас живопись. Но она лишила вас вашей мечты, ей было безразлично, что вместе с мечтой она разрушила и вашу душу.
– Алана…
– Вы так сильно любили ее, так заботились о ней, что принесли ей в жертву свой талант и себя вместе с ним. Она отняла у вас все, чем вы дорожили в жизни: искусство, живопись, возможность творить. И вашего сына.
– Я никогда ее не любил, – вдруг торопливо сказал Тристан. – Я только хотел защитить ее. И я сам забыл о Габриеле. Я был слишком занят работой…
