Хелен Бьянчин - Как в сказке
Медленно он оторвал свои губы от ее губ, еще раз нежно поцеловал, когда она, протестуя, жалостно вздохнула. Вздох сменился стоном, потому что он разжал объятия и сделал несколько шагов в сторону.
Она наблюдала, как он вынимает что-то из внутреннего кармана пиджака и возвращается.
– Тут кое-что для тебя.
– Мигель?
– Открой!
На бархатной подушечке лежали ожерелье и сережки. Настоящие произведения искусства, созданные рукой мастера. Розовые сапфиры чередовались с белыми бриллиантами, а в центре – крупный розовый камень, вытянутый в форме слезы.
– Они прекрасны, – прошептала Ханна. – Спасибо.
– Почему же ты плачешь, дорогая?
Тушуясь под его насмешливым взглядом, она постаралась скорее сморгнуть непрошеные соленые капли, провела ладонями по обеим щекам.
– Я что-то никак не могу остановиться.
Мигель достал ожерелье и стал застегивать у нее на шее. Драгоценные камни переливались как раз под впадинкой горла, а нитка из блистающих сапфиров и алмазов скользнула между выпуклостями груди.
Она потянулась к застежке, но его руки легли поверх ее пальцев.
– Оставь!
Не говоря больше ни слова, она притянула его голову к себе, поцеловала. Ее поцелуй оказался лишь началом целой серии поцелуев, которые заводили их по знакомому пути все дальше. Пути, который имел лишь один конец…
Позже, гораздо позже, Мигель притянул ее к себе, удобно угнездив в изгибе собственного тела, укачивая, мимоходом даря один-другой поцелуй.
– Спи, дорогая. Завтра будет новый день.
Ханна проснулась от переливов дверного колокольчика. Мигель говорил с официантом, доставившим завтрак.
Сколько же сейчас времени? Она бросила быстрый взгляд на часы: восемь!
Ханна вскочила на ноги. В душ…
– Милая, не так скоро, – улыбнулся Мигель, входя в комнату.
– Бутик! Ты должен был меня разбудить!..
– Иди завтракать. – Он вроде бы вовсе не был обескуражен ее явным недовольством и метаниями. – Ты никуда не идешь.
– Не иду? А что случилось?
Его темный насмешливый взгляд обласкал изгибы ее обнаженного тела. Заметив, на что направлено его внимание, она поспешно схватила халат, продела руки в рукава, запахнулась и завязала пояс.
Он протянул руку, ухватил ее, притянул к себе ближе.
– Мигель! – раздраженно запротестовала она. – У нас совершенно нет времени.
– Ничего подобного, у нас его уйма.
– Нет, ну что за шутки! – Она попыталась вырвать руку, но шансов у нее было немного: его губы уже прильнули к ее губам в дразнящем, неторопливом поцелуе.
– Сегодня утром бутик откроет Рене.
Она замерла, оторопело вглядываясь ему в лицо.
Мигель провел ее к столу, где официант уже сервировал завтрак.
– Ты мне объяснишь, что происходит?
– Ладно, – легко согласился Мигель. – Через несколько часов мы должны сесть на самолет.
Она недоверчиво покачала головой – не шутит ли он.
– Что ты сказал?
Он усадил ее на стул, сам уселся напротив.
– Ты уже слышала.
– Как же так?
Он сделал вид, что размышляет.
– Обычным путем, я так понимаю.
– Я хочу сказать, как мы можем уехать вот так, с бухты-барахты?
– Оставим тут заместителей.
– Я не могу…
– Можешь. – Он отпил апельсиновый сок из своего бокала. – Синди в понедельник выходит на работу, с помощью Элайны она с бутиком управится, и Рене до четырех будет там. Мир не рухнет, если мы уйдем в отпуск, – тихо заметил Мигель.
Он прав, не рухнет. Но все так… внезапно. Так неожиданно.
– Куда мы направляемся?
– На Гавайи.
– И надолго?
– Неделя на Гонолулу, неделя на Мауи.
– Гонолулу? – переспросила она. – Правда? – Глаза сверкнули. – Сегодня?
– Не смотри на меня так. А не то мы никогда не покинем этого номера, а на самолет и подавно не успеем.
Ханна рассмеялась.
– Ты так думаешь?
Он погрозил ей пальцем.
– Завтрак, милая.
– Ладно, – согласилась она. – Девятичасовой рейс. – Ее глаза сверкнули, в них промелькнула озорная искорка. – Это оставляет мне много времени для осуществления плана мести.
– Кокетка, – сказал он, уже готовый оставить завтрак на потом.
– К сожалению, нам еще надо заехать домой собраться.
– Нет, – отмахнулся Мигель. – Не надо. Сумки уже в багажнике машины.
Она не удержалась от недоверчивой улыбки.
– Ты собирал мои вещи?
– Взял все, что тебе может понадобиться, – с потешной торжественностью заверил он. – А что не взял, можно купить на месте. Кроме того, – лукаво добавил он, – вряд ли тебе понадобится много одежды.
– Тогда у меня для тебя новости, дорогой. Я собираюсь плавать, греться на солнце, выбираться на долгие прогулки и читать. И с приятностью вкушать пищу. – Ее глаза блеснули, приобрели оттенок переливающегося синевой топаза. – Если ты сунул мне в чемодан только трусы и халат, то здорово прогадал.
– Давай, считай. Так… вечерний наряд, пара платьев, шорты, несколько топов, бикини, туфли… – Голос его звучал приглушенно за ее ладонью, потом он широко открыл рот и сделал вид, что собирается укусить ее за пальцы.
– Это не еда, – шутливо предупредила она его, но все-таки отдернула руку. – Еда там! – и первая подала пример, приступив к каше и фруктам.
В Гонолулу они приземлились к вечеру, а в гостиницу добрались почти в полночь. Роскошный номер, выходящий окнами на залив, превзошел все ожидания. Ханна первым делом подошла к окну, раздвинула жалюзи, выглянула, потом вышла на балкон.
Чувствовалось дуновение легкого бриза с океана, ветер был насыщен слабым запахом соли. Мерцающие огоньки горели вдоль прибрежной линии, плавный изгиб которой обозначал границу суши и океана.
Мигель неслышно подошел сзади, обхватил жену за талию. Его подбородок удобно лег ей на макушку, она отклонилась назад.
– Как в сказке, – пробормотала она. Мельбурн, дом, Камилла отошли на задний план, потерялись перед лицом открывающейся внизу красоты. Как плохой сон, от которого она только что пробудилась. – Спасибо тебе.
– За что именно?
– Что привез меня сюда, – просто сказала она.
За то, что действовал, верил в меня… в нас, мысленно добавила она.
Руки Мигеля сжались чуть сильнее, он удовлетворенно помотал головой.
– Не стоит благодарности.
– Я приняла решение, – медленно сказала Ханна, чувствуя, как тепло его прикосновений распространяется по ее телу. Сладостное, искусительное, электризующее. Она чувствовала себя полностью в его власти, готовой идти за ним по единому слову, жесту. – Если ты одобришь?
– Ты меня спрашиваешь или ставишь в известность? – поддразнил он, заметив, что она колеблется между желанием высказаться и смущением.
