Барбара Картленд - Дуэль с судьбой
Его королевское высочество организовал также торжественные представления в парках Лондона.
И только «Таймс», в противовес другим печатным изданиям, восторженно отозвавшимся о предстоящих торжествах, внесла во все угрюмую ноту, написав, что «публика будет сначала глазеть на пантомимы, потом смеяться над авторами и ворчать по поводу того, сколько все это стоило».
Утром первого августа всем казалось, что злобное пророчество «Таймс» скорее всего сбудется — весь город был скрыт за серой пеленой дождя. Но к одиннадцати часам из-за туч выглянуло солнце, и празднества все-таки начались.
Маркиз, находившийся в своем доме на Парк-лейн, слышал шум веселящейся толпы и видел взлетающие в небо фейерверки. Слышны были также звуки разыгранной у Серпентина морской баталии, изображающей битву на Ниле.
Но у маркиза, слишком занятого по просьбе принца-регента подготовкой к празднеству, не было времени поездить по Лондону и посмотреть, что происходит в разных местах столицы.
Будучи личным другом его королевского высочества и самого герцога Веллингтона, маркиз занимался протоколом, расписывал, как рассадить за столиками гостей, и организовывал многое другое.
Он был очень занят до самого вечера, когда в девять часов в Карлтон-хауз начали прибывать приглашенные. Кавалергарды встречали гостей у входа и провожали, давая разъяснения, где что располагается, где можно перекусить, а где послушать музыку.
Принц-регент принимал тех, кого знал лично, и к нему сразу выстроилась очередь знатных вельмож.
Принц Уэльский гордился своей хорошей памятью, но это не мешало ему поминутно уточнять у маркиза имена тех, кто направлялся к нему. Вот и сейчас он снова обратился к маркизу:
— Что это за леди?
Маркиз поднял взгляд от плана расположения обеденных столиков, который держал в руках, и увидел красивую женщину, буквально увешанную бриллиантами, в которой узнал известную светскую кокетку.
— Леди Уорбертон, сир, — сказал он.
— Ну конечно, конечно. — Принц-регент протянул руку, а леди Уорбертон присела в реверансе и игриво улыбнулась ему.
— Необыкновенно красивая женщина, — заметил его королевское высочество маркизу. — Проследите, чтобы за ужином она сидела за моим столом.
Маркизу оставалось только вздохнуть и сделать пометку в своих бумагах.
Он уже менял план расположения гостей не менее десяти раз и просто не знал, кого можно пересадить за другой столик, не нанеся тем самым оскорбления.
— А кто же это? — снова спросил принц Уэльский.
Маркиз увидел перед собой величавого немолодого мужчину в полном шотландском наряде. По горделивой осанке и высоко поднятому подбородку можно было сразу распознать знатного вельможу.
На секунду маркиз задумался, потом сказал с видом фокусника, достающего из шляпы кролика:
— О, да! Это же герцог Дунвеган, сир.
— Ну конечно же. Я сразу его узнал.
Герцог важно кивнул головой, а принц-регент снова протянул руку.
— Высоко ценю честь, которую вы оказали нам своим присутствием, милорд, — сказал он. — Мне известно, что вы крайне редко навещаете столицу.
— Я посчитал высочайшей честью для себя приглашение на такой важный прием, ваше высочество, — сказал герцог.
— Должен еще раз заверить вас, что вы здесь — желанный гость.
— Вы очень любезны, — заметил герцог. — Могу ли я представить вам, сир, мою внучку, которая никогда раньше не бывала в Лондоне.
— Конечно! Конечно!
Ровена склонилась в низком реверансе, а принц-регент воскликнул:
— Она очень мила, милорд, очень мила! Вы должны гордиться ею.
— Я действительно ею горжусь, — заверил его герцог.
Принц-регент задержал руку Ровены в своей руке чуть дольше, чем следовало.
— Как вас зовут, дорогая моя? — поинтересовался он.
— Ровена, сир.
— Вы будете одной из самых красивых женщин на сегодняшнем празднике.
Маркиз поднял голову, чтобы посмотреть на гостей, удостоившихся беседы с его королевским высочеством. Сначала он смотрел на них просто с любопытством, пока не услышал имени девушки. Но когда он увидел, кто именно разговаривает с принцем-регентом, на лице его появилось выражение крайнего удивления.
— Добрый вечер, Свейн, — обратился к нему герцог Дунвеган, и маркиз с трудом заставил себя ответить ему с любезностью, на какую только он был способен.
— Добрый вечер, милорд. Мы очень давно не встречались с вами.
— Это действительно так. Если я не ошибаюсь, вы с отцом гостили в моем замке лет семь назад.
— Восемь, если быть точным, милорд.
— Значит, восемь. Что ж, мы все не помолодели за это время.
— Чистая правда, милорд.
— Она очаровательна! Очаровательна! — продолжал тем временем восклицать принц-регент. — Свейн, позаботьтесь о том, чтобы герцог Дунвеган и его очаровательная внучка сидели за моим столом.
— Хорошо, сир.
— Вы, кажется, знаете мою внучку, милорд, — сказал герцог Дунвеган, обращаясь к маркизу.
— Мы встречались, ваша светлость.
Глаза Ровены встретились с глазами маркиза.
Трудно было поверить, что все это не сон.
Ровена, конечно же, выглядела совсем другой, не такой, какой он помнил ее.
На девушке было белое газовое платье, сшитое по последней моде, ее светлые волосы также были уложены в стиле, который только недавно стал популярным в Лондоне.
Шею девушки украшало колье из голубоватых бриллиантов, которое наверняка было одной из семейных драгоценностей Дунвеганов.
Маркиз решил, что сходит с ума. Невозможно было произнести что-то в ответ на реверанс Ровены.
— Мы наверняка еще встретимся с вами за ужином, милорд, — сказал герцог.
Затем, взяв Ровену под руку, он повел ее в сад.
Здесь было на что взглянуть. Ровена всегда мечтала посмотреть на Китайскую комнату и Синюю приемную с ее бесценными коллекциями картин и изысканных миниатюр.
Но даже когда герцог показывал своей внучке сокровища принца-регента, она не могла заставить себя не думать о маркизе.
Ровена не просто удивила, она, кажется, ошеломила маркиза, на что, собственно, и рассчитывала.
Она догадывалась также, что получить такой удар от дочери простого провинциального доктора было больно вдвойне, потому что ее неожиданное преображение непосредственно касалось любимого увлечения маркиза, которому он уделял такое важное место в своей жизни.
Никто не стал бы отрицать, что генеалогическое древо Дунвеганов не только стоит наравне со Свейном, но даже, возможно, превосходит его, так как род Дунвеганов сыграл огромную роль в истории Шотландии.
Узнав от матери о том, как разгневался ее отец при известии, что дочь хочет выйти замуж за неприметного сельского доктора, Ровена почувствовала в свое время негодование и неприязнь к заносчивому родственнику.
Позже именно эта ненависть к снобизму аристократов повлияла на негативное отношение Ровены к увлечению маркиза своей родословной.
Ровена отказывалась верить в то, что ее дедушка, хоть он и был одним из первых лордов Шотландии, не оценил благородства и честности ее отца и ему было все равно, что тот сделал его дочь «самой счастливой женщиной на свете», как она часто говорила Ровене.
Герцог с гневом отверг этот брак, и матери Ровены пришлось бежать из дома, чтобы соединить свою жизнь с любимым человеком. Поэтому Ровена считала герцога Дунвегана жестоким тираном, с которым ей не хотелось иметь никакого дела.
— Говорю тебе это по секрету, Ровена, — сказала тогда ее мать. — Ты никогда не должна говорить об этом с отцом, потому что это расстроит его. Он очень мучается из-за того, что мне пришлось оставить роскошную жизнь, которую я вела когда-то, и прозябать с ним в провинции почти в нищете. Но я всегда была счастлива, несмотря на все лишения. — Лицо миссис Уинсфорд озарилось светлой улыбкой, и она добавила: — Ни один человек на свете не может быть таким прекрасным, как твой отец. Как я уже говорила тебе, Ровена, он стал моей судьбой.
— Но, мама, — удивилась Ровена, — ведь если бы ты назвала себя своим настоящим именем, если бы все знали тебя как леди Элизабет Уинсфорд, может быть, у отца было бы больше богатых и влиятельных пациентов. Тогда мы бы жили иначе…
— Это уязвило бы гордость твоего отца, — возразила ей мать. — Мой отец обвинил его когда-то в том, что он не может меня содержать. И тогда мой супруг твердо решил обойтись без помощи отказавшейся от меня семьи.
— Наверное, тебе было очень больно расстаться с ними, мама.
— Мне было больно только потому, что они пытались унизить твоего отца. Но наша любовь была превыше титулов и богатства, и, как для Руфи, его народ стал моим народом, а его страна — моей страной.
Ровена с нежностью обняла и поцеловала мать.
— Ты поступила так смело, мама, согласившись убежать с отцом. Мне кажется, у меня не нашлось бы столько храбрости, — призналась она.
