Элис Маккинли - В поисках тебя
– Ну что, действуй, мой хороший. – Джуди чмокнула Рене в губы и пошла в соседнюю комнату переодеваться, показывая, что разговор окончен.
– Я постараюсь. – Не найдя, что еще можно сказать в подобной ситуации, Рене поднялся и вышел из номера.
Когда он прибыл на скачки, заезды уже начались. Ложи были заполнены блестящей публикой, чьи шляпы и цилиндры представляли собой не менее замечательное зрелище, нежели само действо. Крупы взмыленных лошадей, каждая из которых стоила почти столько же, сколько хороший замок где-нибудь в Шотландии, а то и больше, отливали на солнце бронзой. Вороных почти не было, по преимуществу гнедые и каурые. Красивые, грациозные животные, не участвующие в заездах, прохаживались в загонах, жокеи, готовясь к выступлению, проверяли амуницию, подтягивали подпруги.
Все было просто великолепно, одним словом – «Королевский Аскот». Но сегодня этот праздник жизни не радовал Рене. По дороге он старался не думать о предстоящей задаче, но теперь она вновь встала перед ним насущной необходимостью. Рене нашел глазами свое место: Анаис сидела там одна, было видно, что и ей не очень-то весело.
Почему он должен портить жизнь человеку, с которым, вероятнее всего, больше никогда не встретится? Ведь, в конце концов, каждый живет как умеет. Какое право он имеет осуждать ее? Тем более что сам такой же. И вообще, с людьми, подобными Мартину Теренсу, общаются не от хорошей жизни.
Рене, поминутно извиняясь, прошел к своему месту. А на душе скребли кошки. Вот сейчас он начнет заниматься действительно гнусными вещами, после секса за деньги это следующая ступень морального падения. В своем ремесле он, по крайней мере, никому не вредил. А теперь в его руках оказалась жизнь другого человека, и он сломает ее ради собственного благополучия, потому что провал операции грозит ему потерей репутации. Уж кто-кто, а Джуди сумеет сделать так, чтобы ни одна богатенькая дамочка больше не посмотрела в сторону некого Рене Ноэля. А Энн Макбрайт не будет рядом. Итак, потопить другого ради себя самого. Но чем тогда он лучше той же Джуди Теренс? Ничем. Это и пугало Рене больше всего. Ощущение низости, подлости, возникавшее у него при общении с клиентками, всегда находило какой-то выход. «Я выше их, мне просто нужно как-то жить». Это оправдание выглядело вполне убедительно и успокаивало больную совесть. Но теперь? Теперь он опустился до их уровня.
Рене старался идти как можно медленнее. Надо же найти хотя бы внутри себя какое-то решение, точку отсчета. Ладно, лучшее, что можно сделать, – это пустить все на самотек. Он не станет прилагать каких-то неимоверных усилий, специально навязываться, пускать в ход свои уловки, будет вести себя с женщиной (в кои-то веки) естественно. Конечно, эта ложь о происхождении… Ладно, он постарается обходить нежелательную тему. Если девчонка клюнет, сама виновата. Ничего из ряда вон Рене применять не будет, она вполне сможет воздержаться от необдуманных шагов. А если устоит – тем лучше для нее. Он тогда скажет, что честно выполнял задание, просто девица больно упертая.
На душе как будто стало легче, появилась система координат, позволяющая хоть как-то ориентироваться в происходящем. Итак, естественность.
– Доброе утро, – поздоровался Рене, садясь рядом с Анаис.
Девушка, в этот момент смотревшая на скачки, повернулась лицом к нему.
– Здравствуйте. – Она небрежно кивнула и опять отвернулась.
Рене задумался: с клиентками он точно знал, как действовать, а вот как бы повел себя он сам? Тяжело. Первая реплика уже поставила перед ним сложную задачу. Дело в том, что Рене, привыкший играть на публику, вечно выполняющий прихоти окружающих, а не свои собственные, теперь не знал, чего хочется именно ему. Профессионализм подсовывал заранее подготовленные на этот случай типичные фразы. Если дама не уделяет ему внимания, не хочет его заметить, то самый эффективный способ – ложно обидеться на нее. Рене делал так много раз. «Если вам неприятно находиться в обществе человека гораздо моложе вас, я могу уйти, но тогда, пожалуй, стоит высказывать подобные желания прямо, а не ждать, пока джентльмен догадается. Честь имею». Или: «Извините, что помешал вам, но, позвольте заметить, излишняя эмоциональность вам не к лицу. Еще раз простите». Подобные фразы выдавались абсолютно невпопад, но имели неизменный успех. Дамочки начинали уточнять, что именно имеет в виду молодой человек, а дальше следовало намекнуть, что он подошел к ней не просто так, а движимый необыкновенной симпатией, обаянием собеседницы. Так поступил бы Рене Ноэль. Но вот Рене Дюлье? Стал бы деревенский парень родом из французской провинции навязываться девушке, которая его не замечает? Пожалуй, попробовал бы еще разок завязать беседу, без комплиментов и специальных приемов, но если бы она и тут заартачилась, как говорили у них на ферме о своевольных кобылах, то, пожалуй, отстал бы. Рене усмехнулся: как давно все это было! Где же ты, Рене Дюлье, веселый, разбитной парень, умевший радоваться жизни даже в самые тяжелые дни, загорелый, в старых джинсах, вытертых с внутренней стороны от постоянной езды верхом? В какие подземелья упрятал тебя Ноэль? Этот утонченный хлыщ, продумывающий каждое слово, каждый жест? Выходи, Дюлье! Порадуйся солнцу хотя бы ненадолго! И Рене улыбнулся. Впервые за несколько лет он не чувствовал необходимости ломать себя, загоняя собственную личность в праздничную упаковку светского ловеласа. Многое из прошлого утрачено навсегда – к примеру, прежней наивности уже не вернуть никогда. Но ведь многое и осталось. Нужно только извлечь его из глубин своего «я».
Дюлье сейчас задал бы какой-то совсем простой, бытовой вопрос. И Рене, вопреки острой потребности Ноэля обидеться, задал его:
– А почему не пришел Мартин? Что-нибудь случилось?
Анаис снова обернулась.
– Ничего страшного, просто буквально полчаса назад ему позвонил отец. Кажется, произошло выяснение отношений. Мартин или забыл что-то важное по работе, или в чем-то оплошал, я не поняла. Короче, ему пришлось срочно отправиться в Женеву, где находится главный офис их фирмы. А что с Джуди?
– Приступ мигрени. – Рене почувствовал, как в разговор снова норовит влезть Ноэль, потому что ему захотелось выдать что-нибудь вроде: «Это вчерашний конфликт с сыном из-за нашей фотосессии так расстроил ее». Ему стало противно, и он поморщился.
– Сочувствую, – кивнула Анаис и снова стала смотреть на поле. – Могли бы остаться с ней. У вас же все-таки любовь, не то что у меня с Мартином.
Ах вот почему мы дуемся! Рене уже и думать забыл о вчерашней небольшой ссоре. Да, он, кажется, повел себя некорректно по отношению к коллеге. Ведь занимаются они, по сути, одним делом. И опять встал вопрос, а как бы поступил Дюлье? Стал бы извиняться или просто наплевал бы? Но что-то подсказывало Рене, что чувство вины, которое он сейчас испытывает по отношению к Анаис, как раз принадлежит сыну фермера. Ноэль же привык обижаться сам и дожидаться от женщин коленопреклоненных извинений. Нет, просить прощения из них двоих умеет только Дюлье. Что ж, раз уж маски сняты…
