Пэтти Стэндард - Останься со мной!
Ожидая родителей, Либби подошла к Маку и взяла со стола ручку, которая лежала на стопке бумаг.
– Не говори, что я первая, – сказала она, наклонившись и уставившись на гипс. – Я думала, ребята его уже весь изрисовали. – Широким росчерком она нацарапала свое имя на шероховатой поверхности, затем протянула ручку Саре. – Увидимся в пятницу, – сказала она ей. – Вот повеселимся! Ничего не может быть лучше, чем провести уик-энд в борьбе со стадом в двести голов.
После того как были сказаны все слова прощания и сетчатая дверь захлопнулась в последний раз, Сара подошла к столу, с трудом приходя в себя от напора Либби. Мак сидел, выставив перед собой ногу, где на грязноватом гипсе красовалась размашистая и смелая подпись Либби.
– Теперь твоя очередь? – спросил он, подняв ногу и положив ее на стул, стоящий рядом.
Сара сама не знала, отчего смутилась, когда склонилась к его ноге и стала нерешительно писать свое имя, выводя ровные и аккуратные буквы со старанием школьника, который пишет на доске перед всем классом. На фоне размашистого почерка Либби ее роспись казалась неразборчивой и какой-то неровной.
– Гм... – Мак осмотрел гипс с обеих сторон. – Все-таки чего-то еще не хватает, как ты думаешь?
Чуть заметно улыбнувшись, она пририсовала к своему имени игрушечный грузовик с огромным фургоном. Затем добавила поврежденный ботинок, попавший под переднее колесо, а его носок сделала длинным, как слоновый хобот.
– Ладно, хватит, – смеясь, запротестовал Мак. – Я все еще оплакиваю свой ботинок.
Она взглянула на него и улыбнулась, глядя ему в глаза, но улыбка ее застыла, когда Сара поняла, насколько они в этот момент близки друг другу, совсем как в прошлый вечер. И она потянулась к нему, мечтая завладеть его губами, как он это сделал вчера, однако в следующее мгновение резко выпрямилась и отскочила от Мака.
На миг ему показалось, что стон, который он услышал, вырвался у него, а не у Сары. Но тут же увидел, как Сара начала массировать ноги и попку.
– Извини, – сказала она, скорчив гримаску. – Я давно не садилась на лошадь. – Она собрала со стола пустые чашки и понесла к посудомоечной машине.
Мак наблюдал, как Сара одной рукой лениво потирала сзади шорты, а другой развешивала чашки на крючки. Его глаза следили за ее пальцами, и он поймал себя на том, что сжимает руки в кулаки, чтобы не повторять движения за ней, воображая, что это он касается, и сжимает, и...
На этот раз застонал он. Боже, целую неделю в доме наедине с ней! Он не представлял, как проведет следующую ночь, зная, что Сара спит совсем рядом, через коридор. Единственное, что помогло ему пережить прошлую ночь, так это то, что она должна была уехать на следующий день и ему больше не пришлось бы испытывать мучений. Тот поцелуй послужил мощным предупреждением для них обоих, показал, что Саре надо все бросить и бежать в горы, пуститься наутек, оставив позади весь штат Вайоминг. Маку надо было быть понапористее и остановить Либби, но каждое движение Сары отвлекало его. Он наблюдал за игрой мышц на ее обнаженной руке, когда она протирала плиту, ныряя пальцами в желобки вокруг конфорок и обводя их по кругу мокрой тряпкой. «Стоп! – приказал он себе. – Ничего эротического в мытье плиты нет. Если бы не гипс, – подумал он с досадой, – то я наверняка носился бы сейчас за ней по кухне, как какой-нибудь богатый фермер за служанкой».
– Может, хватит, а? – проворчал Мак. – Чертова плита уже так сверкает, что глазам больно. Ты делаешь больше, чем от тебя требовалось. Сара не повернула головы.
– Не могу себя изменить. – Она сказала это беспечным тоном, в котором, однако, слышалась рассудительность, продолжая полоскать тряпку и вытирать уже чистую стойку.
– Не можешь себя изменить? – Он нахмурился. – Ты говоришь так, словно одержима этой уборкой.
Она пожала плечами.
– Одержимость, бремя ненужных обязательств, стремление к совершенствованию – существует множество разных названий.
В замешательстве он уставился на нее.
– Ты это серьезно?
– Боюсь, что да. – Она улыбнулась, как бы извиняясь за сказанное. – Все должно быть сделано правильно – или почти так, – тогда я смогу расслабиться.
Он сильнее нахмурился, продолжая настаивать:
– Ты имеешь в виду, что все должно быть чистым?
– Это не просто чистота, это нечто большее. – Нетерпеливым жестом Сара поправила ленту на лбу и бросила тряпку в раковину. – Так должно быть... – Она заколебалась, и Мак понял, что она даже не заметила, как автоматически снова взяла тряпку, сложила ее, а затем аккуратно развесила на кране. – Все должно быть правильно. Мама клялась, что я родилась такой. Когда я только начинала ходить, требовалось по пятнадцать минут надевать на меня ботинки по утрам. Она еще рассказывала, что, если не натягивала носок до конца – так, чтобы шов упирался в пальцы, – я начинала пронзительно орать. Ей приходилось стягивать носок и надевать снова, пока не получалось как надо... – Сара горько рассмеялась. – Я сводила ее с ума.
Мак поскреб рукой подбородок, с трудом представляя себе эту сцену.
– Но ведь должна же быть для этого хоть какая-то причина? Ведь не было же...
Сара покачала головой, не дав ему закончить вопрос:
– Не было ни трудного детства, ни внутриутробных повреждений, ни плохих отношений с родителями, ни деспотичных родственников. – Ее голос приобрел напевное звучание, когда она перечисляла все эти психологические термины. – Грег часами расспрашивал меня об этом, пытаясь найти хоть какое-то темное пятно в моем прошлом. Но меня сильно раздражает, когда приходится играть роль жертвы или вешать на кого-то свою вину. Сколько себя помню, я всегда видела все либо черным, либо белым, правильным или неправильным, хорошим или плохим. Я сама веду себя именно так, и меня это ничуть не беспокоит. Это совершенно не мешает моему образу жизни.
– Не мешает, когда живешь как коммивояжер.
– Я не живу как коммиявояжер.
Мак уставился на нее как громом пораженный, внезапно осознав всю важность своего бесцеремонного замечания. Теперь он все понял. С момента их встречи его точило чувство какой-то недосказанности между ними, а теперь он нашел объяснение ее странным и, казалось, не имеющим под собой почвы путешествиям.
– Вот оно что, понял! – Он торжествующе хлопнул рукой по столу. – Вот почему ты все продала и снялась с насиженного места! Чтобы не менять своих норм поведения, ты сузила свой мирок до какого-то количества действий, которые надо совершать правильно. Вместо того чтобы избавиться от одержимости, ты избавилась от вещей, которыми была одержима. – Он начал загибать пальцы: – Дома нет, имущества нет, беспорядочных связей нет...
