Мэхелия Айзекс - Кто сильнее
Финал наступил до обидного скоро. Полнота только что испытанного чувства лишила Иветт возможности думать, она лежала неподвижно, не в состоянии шевельнуться, и только слезы сочились из-под опущенных век. Дик протянул руку и прикоснулся к ее горячей, влажной щеке. Иветт вздохнула и скорее почувствовала, чем поняла, что дверь открылась и кто-то вошел в комнату. По-видимому, кто-то из слуг зашел погасить лампу, решив, что молодой хозяин заснул, забыв сделать это.
Она повернула голову и едва не вскрикнула. В дверях стоял Джон Доул. Полумрак скрадывал очертания его фигуры и только лицо – странно напряженное и осунувшееся – желтело в блеклом свете. Дик нехотя перевернулся на спину и, прикрыв глаза ладонью, пробурчал:
– Что тебе нужно? Уходи, мы уже спим!
Иветт заставила себя вылезти из ванны и, быстро переступая босыми ногами по толстому ковру, поспешила в спальню. Она поймала себя на том, что, пожалуй, впервые вспомнила слова, которые Дик сказал своему отцу той злополучной ночью. Последовавшее было столь ужасно, что не хотелось и вспоминать.
Джон пришел тогда сказать старшему сыну, что Андре мертв. Его вытащили из реки часом раньше, и Анна настояла, чтобы о несчастье сообщили Джону. Шериф хотел, чтобы мистер Доул без промедления приехал на опознание, поскольку убитая горем Анна была не в состоянии сделать это. Джон согласился взять на себя эту нелегкую миссию, но хотел, чтобы Дик поехал с ним, так как тоже нуждался в поддержке.
И Дик не отказал отцу, уехал, оставив Иветт наедине с ее мыслями. Она вернулась к себе в комнату, не в состоянии поверить, что Андре мертв. Нет, это неправда! И как он мог утонуть? Ведь Андре же умел плавать!
События последующих дней доконали Иветт: если у нее и у Дика и был хоть какой-то шанс заново начать совместную жизнь, смерть Андре окончательно уничтожила его. Иветт не могла не винить мужа за то, как он относился к своему сводному брату, и презирала его отца Джона за эгоизм и полное отсутствие элементарных человеческих чувств.
А на похоронах случилось нечто еще более ужасное, заставившее Иветт собрать вещи и поклясться, что ноги ее больше не будет в Олтамахо. Анна, вне себя от горя из-за трагической кончины сына, обвинила Джона Доула в том, что он приложил к этому руку. «Ты травил моего сына! – захлебываясь слезами, кричала она. – Особенно с тех пор, как узнал, что Иветт и Андре – друзья! Ты не верил в эту дружбу, обвинял моего мальчика в том, что он соблазнил жену брата, решив взять реванш за свою неудавшуюся жизнь! Подумать только, – причитала Анна, до чего додумался, старый идиот: оказывается, и Иветт была заодно с Андре!»
Разумеется, Джон все отрицал, и торжественный печальный обряд похорон был испорчен непристойной сценой. Иветт, хотя скандал непосредственно затрагивал ее, хранила молчание, понимая, что в словах Анны, помимо боли, достаточно горькой правды. Иветт презирала Джона, который, брызжа слюной, доказывал, что он ни в чем не виноват, и позволил себе отзываться о покойнике весьма и весьма нелицеприятно. Иветт презирала и Дика, даже не подумавшего призвать отца соблюдать приличия.
Она долго не могла прийти в себя, даже когда вернулась в Монреаль, мысли о произошедшей трагедии не оставляли ее. Что же произошло с Андре? Иветт отказывалась поверить в несчастный случай. Она знала, что ее друг плавал, как Левиафан, и была уверена, что он никогда бы не утонул, если бы добровольно не решился на отчаянный шаг. Конечно, Иветт винила себя, и не столько за то, что публично разоблачила тайну Джона, заставив его признать существование внебрачного сына, сколько за то, что спровоцировала травлю Андре его папашей.
Для Иветт не было сомнений в том, что она никогда не простит Джона. Никогда. А вот сможет ли она простить Дика?
12
Иветт уже и не помнила, сколько лет не садилась на лошадь. Она научилась ездить верхом еще девочкой и, когда впервые приехала в Олтамахо, изредка совершала верховые прогулки вместе с Диком. Но лишь изредка… После болезни и последовавшей размолвки она охладела к этому занятию.
Но после бессонной ночи, когда тени прошлого обступили ее, случилось так, что Иветт снова оказалась в седле. Хотя лошадь, которую выбрал для нее Дик, отличалась спокойным нравом, стоило Иветт оказаться в седле, как кобыла занервничала. Ничего удивительного, подумала Иветт, животным передается настроение людей. А я нервничаю, потому что Дик рядом. Господи, почему я не могу избавиться от дурацкой мысли: все ли еще я привлекательна для него, и если да, то насколько?
Что чувствовал Дик, было трудно понять. Его лицо хранило печать абсолютной невозмутимости. Ничего удивительного, он всегда в совершенстве владел собой. Дик прекрасно держался в седле, и от всей его сильной фигуры исходила уверенность. Восхитившись его мужественной красотой, Иветт спросила себя, как могло случиться, что они расстались, но тут же вспомнила Андре, Ширли, свою ревность и боль, и минутная слабость отступила под напором негодования.
– Нельзя ехать с непокрытой головой, – назидательно сказал Дик. – Ты ведь не хочешь заработать солнечный удар?
– Вот уж не думала, что тебя волнует мое здоровье, – насмешливо отозвалась Иветт.
Однако Дик, проигнорировав ее тон, соскочил с лошади и быстро зашагал назад к конюшне. Он появился через пару минут с широкополой ковбойской шляпой и, подойдя к Иветт, положил головной убор на луку седла.
– Надень, – коротко приказал он и, вернувшись к своему жеребцу, легко вспрыгнул в седло. – Шляпа довольно потрепанная и может показаться тебе уродливой, но зато защитит от палящего солнца.
– Уродливой? Почему бы тебе, дорогой, не сказать, что даже гадкая шляпа не в силах испортить мою красоту? – поддела его Иветт, с брезгливым выражением вертя шляпу у руках.
– А тебе хочется, чтобы я говорил подобные вещи? – парировал Дик, усмехаясь.
Шляпа была явно мала, и только Иветт удалось нахлобучить ее, как забранные в пучок волосы распались, тяжелой волной упали на плечи. Дик услышал раздраженный возглас и обернулся.
– Какие-то проблемы? – насмешливо осведомился он.
– Никаких, – заверила Иветт, не желая доставить ему удовольствие. Она забрала волосы под шляпу и затянула шнурок под подбородком. – Между прочим, где Юл? Или мне так и не позволят даже поздороваться с ним?
Дик, видимо, хотел ответить резкостью, но передумал и спокойно сообщил:
– Юл работает здесь только днем, а утром помогает матери в домике для гостей.
– Анна…
– Она заведует там всем, – пояснил Дик и, не обращая внимания на удивление Иветт, спросил: – Может, пустишь лошадь галопом?
– Да-да… – рассеянно отозвалась Иветт, натягивая поводья.
