Кэрол Маринелли - Портрет миллионера
Очень легко их осудить, подумала Милли. Человека, который бросил собственного сына, просто трудно не осудить.
– Он говорит, что очень сожалеет, очень старается искупить свою вину, – нотка боли была еле слышна в его голосе.
– Разве это возможно?
– Не знаю.
Милли тихонько плакала, ей не удалось сдержаться, но она старалась, чтобы Леонид не заметил ее слез. Стало понятно, как страшны для него были слова Джины – его собственный, сын мог существовать неизвестно где, на другом конце земли…
– Все то время – всю мою жизнь там – я мечтал, чтобы отец приехал и забрал меня. Я хотел, чтобы он узнал меня и гордился мной. В конце концов, он приехал и забрал меня. Мое желание исполнилось. Только слишком поздно.
– Ты можешь простить его? – спросила Милли.
– Это мне и нужно решить. И, учитывая состояние его здоровья, решить я должен быстро.
Последовала пауза, которую нарушил вопрос Леонида:
– Ну и чем же так плох брак? Ты же видишь, как это важно для меня?
– Если ты меня не любишь, листок бумаги ничего не меняет.
– Для меня – меняет.
Это был вовсе не тот ответ, который Милли хотела услышать. Возможно, он хотел как лучше, хотел исправить ситуацию, но каждое сказанное им слово ранило ее все больше и больше.
– Я буду все делать для тебя. Всегда буду тебе верен. И вот что я тебе скажу – не обязательно нам любить друг друга. Достаточно любить нашего ребенка.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
– Может, Мальдивы? – предложила Катерина, передавая Леониду толстую брошюру.
Он бегло взглянул и вернулся к работе.
– Что предпочитаешь, Милли?
– Не знаю… – пробурчала Милли.
Ужасно, что они вернулись. Ее загар бледнел, но гораздо быстрей исчезали надежды на будущее, возникшие на острове. Надежды, из-за которых она согласилась на свадьбу.
Здесь, в реальном мире, где тикали часы и люди жили по строгому расписанию, у Милли возникали большие сомнения, что им удастся все наладить, что ребенка и секса окажется достаточно для счастливого брака.
– Нам надо поехать в Лондон, мои родные хотят познакомиться с тобой.
– Познакомимся на свадьбе, – бросил Леонид, но, увидев ее озабоченное лицо, нахмурился: – Нет проблем, я все оплачу.
– Не в деньгах дело, – Милли было неприятно обсуждать семейные проблемы при Катерине. – Остин не полетит, это слишком пугающе для него. Мама и папа каждый раз с трудом убеждают его поехать на автомобиле. Он плохо переносит все это.
– Кто такой Остин? – Катерина не теряла равновесия.
– Брат Милли.
– И он не любит путешествовать?
Господи, как все это ужасно! Ужасно говорить о себе с чужими людьми. Ужасно, что всего за несколько дней в Мельбурне они уже два раза собирались для подобных обсуждений – на тему, как устраивать их свадьбу.
Почему-то, узнав, что Леонид никогда ее не полюбит, Милли легко решилась на этот брак.
Отпала необходимость морочить себе голову, надеясь – а вдруг любовь появится со временем. Не надо дурачить себя тем, что он с ней не только из-за ребенка.
Но внутренний голос Милли, ее сердце твердили ей: нельзя, неправильно выходить замуж при таких обстоятельствах. И оно же говорит ей: ты права, абсолютно права, непременно надо выйти замуж за Леонида.
Милли любила Леонида, с ним она могла создать семейную атмосферу, прочную и безопасную, то, чего он жаждет для своего ребенка.
Любовь к общему ребенку – это же основа дома, основа семьи.
– Хочешь, мы обвенчаемся в Лондоне? – предложил Леонид.
Катерина поджала губы. Милли покачала головой, представив себе, какой мукой будет для ее родных общение с Коловскими.
– Лучше здесь.
– Тогда обвенчаемся здесь, а медовый месяц проведем в Лондоне, – завершил тему Леонид.
Все очень разумно, и, хотя ей предлагали выбор, Милли не в первый раз подумала: опять все делается так, как решили Коловские.
– Я только не понимаю, к чему такая спешка, – сделала Милли очередную попытку.
– В России это делается быстро – между помолвкой и свадьбой обычно проходит от одного до трех месяцев. А у тебя пять месяцев беременности… лучше поскорей, да? Покончить с этим…
Как будто говорит о посещении дантиста.
– В последующие три месяца календарь Коловских полностью заполнен, – объяснила Катерина чуть более раздраженно, чем делала это предыдущие десять раз. – И потом, если мы станем откладывать, вам будет трудно влезть в платье.
Милли совсем забыла об этом.
– У вас есть журналы? Я не знаю… Даже не представляю, чего я хочу… – она пожала плечами.
– Не представляете, чего вы хотите? – Катерина смотрела на нее в изумлении.
– Я имею в виду платье.
– Милли, вы выходите замуж за Леонида Коловского. Вы всерьез думаете, что вас пошлют в местный магазин для невест? О вашем наряде уже позаботились. Нина придет и сама сделает окончательную примерку, – собрав заметки, Катерина встала. – Подумайте о своем медовом месяце и сообщите мне завтра.
– Окончательную примерку? – Как только они остались вдвоем, Милли повернулась к Леониду. – В тот вечер я думала, это смешно, но, оказывается, платье действительно давно висит почти готовое и ждет, чтобы невеста вошла в него?
– Конечно, – Леонид явно не понимал, что ее так поразило. – Наверное, там их штук пятьдесят, и у тебя, естественно, будет самое лучшее. Если это все, я займусь работой.
Днем Милли занималась предсвадебными хлопотами, ночи ее были заполнены Леонидом, но чем дальше, тем яснее Милли осознавала – у них абсолютно разные представления о семье.
Возникшая на острове нежность испарилась, как только они сошли с самолета. Она – нежность – возвращалась ночами, когда он обнимал ее, но вновь исчезала по утрам.
Беспокойство Милли росло.
И росла тоска по дому. Она охватывала ее всякий раз, когда она звонила домой, чтобы сообщить родным новости. Мать так тепло беспокоилась о Милли, о ребенке, и это было таким резким контрастом по сравнению с холодностью Нины, что только усиливало ее тоску.
– У меня подростковая паника, – сказал Антон, когда Милли зашла к нему накануне свадьбы. – Ответь мне, только абсолютно честно. Не будет ли это дурным тоном – надеть Коловского на свадьбу Коловского?
Милли засмеялась:
– Ты просишь у меня совета, как одеться?
– Да, да! Спасибо тебе, спасибо за то, что вытаскиваешь меня в свет. Это будет счастливейший день моей жизни.
Ну, хотя бы кому-то будет хорошо, подумала Милли и заплакала в сорок второй раз за этот день.
– Это нервы, – сказал Антон.
– Да, – всхлипнула Милли. Ей очень хотелось поговорить с кем-нибудь, высказать свои мысли, но после предательства Джины Милли пугала обычная дружеская беседа. Она взяла свою сумочку, чтобы пойти обратно в отель, где наверняка уже торчит Нина со своими булавочками для последней подгонки платья – ведь оно должно быть совершенно. И вдруг замешкалась: – Не знаю, могу ли я так поступить, Антон.
