Сара Карнаби - Очаровательная плутовка
— Что? — Алина не видела никаких причин для внезапного возбуждения Хуттмана.
— Очевидно, какие-то сдерживающие факторы мешают ему вступать в интимные отношения со своей служащей. Господин Делагриве производит впечатление очень порядочного человека. Насколько я его знаю, он не пристает к женщинам на работе, и все в таком духе.
— Значит, только в том случае, если я потребую от Делагриве увольнения, мне удастся его соблазнить? — с сомнением в голосе поинтересовалась Алина.
— Да, видимо, так. Хотя, может, у него есть другая причина. Но, уволившись, вы не сможете соблазнить его и лишитесь возможности показать ему рисунки и заручиться поддержкой.
Алина удрученно вздохнула.
— Все это звучит не очень оптимистично. Да, видимо, нет рецепта, обеспечивающего стопроцентный успех. Тогда я должна признаться Маттею, кто я и чего хочу от него.
— Девушка скептически покачала головой. — Вероятно, он подумает, что я бросалась ему на шею только ради протекции. В этом тоже нет ничего хорошего.
— Да, это просто скверно, — согласился Рууд. — А что, если просто откровенно признаться ему во всем, а когда он справится с шоком, объяснить, что вы уже давно в него влюблены. Скажите господину Делагриве, что вы за это время все переосмыслили и больше не хотите его рекомендаций для издательства, а только жаждете его любви.
— Но… мне бы хотелось получить от него рекомендации для издательства!
— Об этом вам лучше не упоминать, Алина. Убедитесь сначала, что этот мужчина сильно заинтересован вами. Обо всем другом подумаете позже.
— Вы исключительно умны и чрезвычайно хитры, господин Хуттман. — Ее восхищение и благодарность были искренними.
— Хитрость — это характерная черта моей семьи. — Наконец к нему вернулась его лукавая улыбка. — Вероятно, не раньше девяноста или девяноста пяти лет мы перестаем быть хитрыми и ловко изворачиваться в жизненных обстоятельствах.
— Вам девяносто пять? Я думала…
Рууд отрицательно покачал головой.
— Нет, я не так стар. Но у меня есть брат, которому сейчас девяносто пять.
— И он так же ловко прожил жизнь, как вы?
— О да, просто блестяще! — Несмотря на всю иронию, улыбка Хуттмана выдавала его любовь к брату. — Ему удалили камни в почках, и он переболел пневмонией, а сейчас ожидает очередной операции, связанной с предстательной железой, прежде чем начать лечить свой туберкулез.
Алина вздохнула.
— Вы необычный человек, господин Хуттман, и обладаете удивительным чувством юмора.
— При чем здесь я? — Старик сделал удивленное лицо. — Я ведь не могу похвастаться такими прекрасными качествами. Это мой брат необычный человек. — Он подпер голову рукой. — С год тому назад я решил починить старый радиоприемник. И что мне заявили? Будто для приемника нет запасных частей. Очевидно, это связано с тем, что подобный ремонт больше не окупается, но детали-то, по крайней мере, должны иметься.
До Алины вдруг дошло, что только ради нее он держит себя в руках и старается выглядеть собранным, а в действительности очень устал. Она поднялась раньше, чем планировала.
— Чтобы завтра окончательно завоевать сердце Маттея Делагриве, мне нужно хорошенько выспаться.
— Да, ведь соблазнение может быть таким прекрасно утомительным. — Улыбка Рууда говорила, что и он с удовольствием, имей сейчас возможность, время, и прежде всего молодость, поиграл бы в такие игры.
— Не провожайте. — Алина, как обычно, поцеловала его в щеку, затем тихо вышла из квартиры, вызвала старый скрипящий лифт, бросив перед этим полный страстного ожидания взгляд на дверь Маттея, и сосредоточила все свои мысли на завтрашнем дне.
В квартире тетки Алину ждала бессонная ночь. Прошедший день, полный несбывшихся надежд, вызвал слишком много волнений. Где-то после часа ночи Алина поднялась с кровати и пошла на кухню, чтобы приготовить себе стакан горячего молока с медом, — при бессоннице это всегда ей помогало.
Предохранитель микроволновой печи был вывернут, а мед так надежно спрятан, что Алина нашла его лишь через четверть часа в кухонной скамье среди принадлежностей для чистки обуви. Хотя бы уже из-за тетки она должна как можно быстрее добиться перемен в своей жизни. Прихлебывая согретое на плите молоко, девушка твердо решила на следующее утро во всем сознаться Маттею, попросить у него прощения за свою игру и сказать, что любит его так, что, если он захочет, она больше никогда не возьмет в руки карандаш.
Алина вернулась в свою комнату, встала перед зеркалом и произнесла вслух:
— Доброе утро, Маттей. Я очень сожалею, но до сих пор обманывала вас. Я не машинистка. Я выпускница Академии художеств, которая хотела хитростью заручиться вашей протекцией, но теперь я в тебя горячо и искренне влюбилась и желаю делать карьеру лишь в твоих объятиях… — Алина затаила дыхание. После этого должна была последовать реакция Маттея. Вопрос, правда, в том, какая. Ее изображение в зеркале действительно больше не могло ей помочь. Оно только напряженно молчало, уставившись на нее.
Девушка медленно вздохнула и, погасив свет, скользнула в свою кровать. Несмотря на выпитое молоко, сон не приходил. В связи с предстоящим признанием Алина находилась в сильном возбуждении.
Наконец, уже под утро она погрузилась в тревожный сон, и, когда прозвенел будильник, ей показалось, что она спала не более двух минут.
Пока лифт поднимался на этаж Маттея, девушка попробовала проговорить про себя более короткий вариант признания: «Я не машинистка, а молодая карикатуристка в поисках шанса на успех, и я страшно влюблена!» Это звучало совсем неплохо и действительно честно. Ведь именно это она и хотела сказать.
Алина позвонила. Маттей открыл ей, и она мгновенно почувствовала, что, завтракая, вероятно, не до конца проглотила слишком большой кусок. Он стоял у нее в горле, и она не могла говорить.
— Доброе утро, Алина! — Маттею едва удавалось скрыть страх, который он испытывал. В памяти еще были слишком свежи двусмысленные рискованные ситуации, едва не приведшие к катастрофе.
— Д-д-доброе… — Алина откашлялась, но комок в горле становился все больше.
— Простуда? — Маттей пригласил ее в квартиру. — Не надо было тогда возвращаться при грозе. Наверняка вы тогда и промокли. Нужно было остаться у меня и… переждать. — Он озабоченно повернулся к спускающейся за ним следом по лестнице Алине.
Она с трудом улыбнулась и несколько раз беззвучно открыла и закрыла рот.
— Вы даже не можете говорить, — заметил Маттей. — Простуда поразила голосовые связки. Не напрягайтесь, если нужно, я буду говорить за двоих.
