Шарон Фристоун - Неприступные стены
— В мои планы не входит владеть тобою всю жизнь, — возразил он. — Только временно. Временная жена, так сказать.
Она сделала попытку сбросить с плеч его руки, но он крепко держал ее. Лицо его приблизилось.
— Я не могу поверить, — слабо проговорила она. — У меня в голове не укладывается, что мы всерьез обсуждаем такие вещи. Этого просто не может быть.
— Придется поверить, дорогая моя, — насмешливо улыбнулся он. — Это реальность.
И она почувствовала его губы на своих губах.
4
Кто это сказал, что молния никогда не бьет в одно место? Эта мысль на мгновение задержалась у Оливии в голове, когда Марко притянул ее к себе, а потом улетучилась. Он оторвался от ее губ, и она почувствовала, как он щекочет губами нежную кожу за ухом, а потом спускается ниже, скользит губами по шее. Одновременно руки его проникли под свитер, скользнули по талии, поднялись выше, накрыли напрягшиеся груди. Теперь, когда она знала, какие острые ощущения могут последовать за этими ласками, возбуждение ее было во сто крат сильнее. Она застонала и закрыла глаза.
— Зачем ты противишься, — тихо, проникновенно говорил Марко. — Подумай хорошенько, все зависит от тебя.
Руки его нежно стиснули ее соски под кружевом бюстгальтера.
— Давай поженимся, а иначе я оставлю за собой свою долю в доме. И буду жить именно здесь, когда буду в Англии.
Оливия содрогнулась. Он собирается жить здесь! А он продолжал коварно:
— А если ты захочешь продать свою долю, я не дам тебе это сделать. Дождусь, пока тебя объявят банкротом, и выкуплю твою долю сам, за гроши. Меня устроят оба варианта. А у тебя есть еще и третий. Выбирай.
Она подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза. Долго, долго она вглядывалась в черную глубину его зрачков. Наконец, упавшим голосом, произнесла:
— Ты не шутишь. Ты и вправду так решил. Но как же... Как же любовь? Ведь брак невозможен без любви.
Что он скажет? Неужели он насквозь прожженный циник?
— Любовь — это просто слово. Просто еще одно слово для обозначения желания. Ты уж мне поверь. Насчет секса я никогда не вру.
Она метнула в него яростный взгляд.
— Секс. Больше ты ни о чем не думаешь. Подумаешь, чей-то дом. А ведь это и дом моего брата. Об этом ты подумал? Это же моя жизнь!
— Ну да. И жизнь, вполне возможно, нашего будущего ребенка. Если ты не принимаешь таблетки, конечно.
Оливия прижала к губам ладонь и в ужасе смотрела на лето. Он не предохранялся!
— Как ты мог! Где твое чувство ответственности!
У такого, как Марко, должен быть наготове запас средств защиты! Какой ужас!
— Тебе нет прощения, — дрожащим голосом говорила она. — Откуда я знаю, где и с кем ты был до меня! Вдруг я заболею!
— Прошу тебя на этом остановиться, — четко и раздельно произнес Марко.
Он злился на себя, потому что Оливия была права. Он мог бы воспользоваться презервативом, как он всегда делал. Только эта красотка, которая теперь смотрит на него, как на негодяя, заставила его забыть обо всем на свете.
— И перестанем об этом говорить. С этой стороны тебе ничто не угрожает. В конце концов, я мог бы предъявить тебе то же обвинение.
Что он такое говорит?! Оливия даже закашлялась от злости.
— А что? Ты никогда не была недотрогой. Может, тебе и удалось сохранить девственность, но существуют и другие формы секса... Столь же опасные.
— Да ты... Ты что, думаешь...
Он лишь цинично усмехнулся.
— Что, неприятно выслушивать такое? Вот в следующий раз подумай, прежде чем говорить.
Он помолчал. Поскольку Оливия не нашлась что ответить, Марко вновь вернулся к главному вопросу.
— Так решай. Выходишь за меня? Мы заключим соглашение, само собой. Но ребенка я оставлю себе.
Она, молча, смотрела на него. Его лицо было непроницаемо, губы плотно сжаты, глаза темны. Он говорил совершенно серьезно. Он отпустил ее руки, и они бессильно упали. От страха колени ее подгибались. Она закрыла глаза. Если он только почувствует в ней слабину и страх, он этим немедленно воспользуется. Он хищник, а она жертва.
Оливия подумала о Джонни, потом о ребенке, который, возможно, у нее будет. Более чем возможно. Сейчас как раз середина цикла, а ей в последнее время так везет, что на удачу рассчитывать трудно.
Сквозь ресницы она посмотрела на него. Он очень, очень красивый мужчина. Когда-то она любила его всем сердцем. А теперь у нее в сердце нет ничего, кроме боли. И она ненавидит его за то, во что он превращает ее жизнь.
Наконец, она собралась с духом и заговорила.
— Я стану твоей любовницей.
Она не может выйти за него замуж. Это святотатство.
— Меня это не устраивает. Я могу найти любовницу где угодно. Ты, вполне возможно, забеременела. Так что выбор только такой — брак или банкротство. Да или нет?
Это не выбор! Но, с другой стороны, даже если бы ей удалось убедить его взять ее в любовницы, что она скажет Джонни? А если родится ребенок? Тогда лучше быть замужем. Даже после развода она получит материальную поддержку для ребенка.
— Хорошо. Я выйду за тебя замуж.
— Вот и умница. Я знал, что у тебя есть здравый смысл.
На его лице проступило привычное самодовольство и высокомерие. Только что Оливия была на грани слез, а теперь ей захотелось визжать, кусаться и топать ногами — до того взбесил ее его надменный вид.
Она протянула руку и коснулась пальцем его груди.
— Одну секунду, — промолвила она. — Я передумала.
В одно мгновение его высокомерие как ветром сдуло. Он схватил ее за руку и до боли сжал ее.
— Опять старые игры! — загремел он. — Не получится!
Его красивое лицо исказилось от ярости и... Оливия не смогла бы определить это чувство одним словом. Но неужели ему... больно?
Все же она не отказала себе в удовольствии помучить его. Сделав длинную паузу, во время которой она рисковала лишиться руки, она спокойно произнесла.
— Я не отказываюсь стать твоей женой. Но если родится ребенок, то воспитываться он должен в Англии, здесь, со мной.
Как ни боролся он с собой, Оливия заметила облегчение, промелькнувшее на мгновение в его глазах. Но вновь на его лице появилась непроницаемая маска.
— Хорошо, Оливия. Я принимаю это условие.
И голос все же выдал его волнение.
Какую-то долю секунды Оливия размышляла о том, что, наверное, совершила величайшую ошибку своей жизни. Но вот он поцеловал ее, и она перестала думать. Он целовал ее с первобытной жадностью, и она была рада этому. Если бы он был нежен, то она бы, наверное, заплакала. А так — это просто секс.
А может, и не просто секс. Она перенеслась мыслями в тот далекий день четыре года назад, когда они впервые встретились. Тогда они тоже целовались в кухне. То ли воспоминания нагнали на нее нежность, то ли Марко сам стал нежнее, но она потянулась к нему с тоской и желанием. Он ответил на ее порыв, но вдруг отпрянул и положил руки ей на плечи, отстраняя ее.
