Кейт Вудсток - Поцелуй на ночь
Дженна ничего не видела и не слышала. Гроза ли, солнце – ей было все равно. Весь мир стремительно свернулся вокруг нее в спираль и превратился в Хита Бартона. Кольцо его рук, тяжесть его тела, огонь его губ – вот и все, что нужно для того, чтобы жить.
Если бы прямо сейчас он взял ее, она бы почти не почувствовала разницы. Разве можно быть еще ближе, еще теснее…
Кожа вплавилась в кожу, кровь слилась с кровью, сердце стучит в два раза громче и чаще, потому что это два сердца. Два тела – одно, две души – одно. И впервые в жизни ей не страшно, потому что теперь она – целая. И не одиноко, потому что они двое стали – одно.
Где-то на краю затухающего сознания рушились странные, прекрасные и абсолютно безжизненные замки изо льда и стали, замки ее прошлой жизни, пустой и холодной, прекрасной и безжизненной. Замки одиночества, замки обиды, замки равнодушия. Сыпались осколки в горящую огнем пропасть черных глаз мужчины, испарялись на лету, и изо льда вырастали дивные цветы и буйные заросли, и шел дождь, и земля дымилась паром и любовью…
Пальцы скользят по плечам? Горным валунам? Почему так много сил дано одному человеку, внутренних, бешеных сил жизни, и как ухитрилась прожить без всего этого она, глупая, холодная девочка, не знавшая жизни и любви?
Ты не отпускай меня, Хит. Никогда не отпускай. Потому что мне нельзя дышать без тебя. Нельзя жить. Нельзя – быть…
В детстве он рассматривал большие альбомы по живописи и античной скульптуре и искренне считал, что таких людей в жизни просто не бывает. Таких красивых людей.
Оказалось – бывают еще красивее.
Тело Дженны было белым, как алебастр, идеальным, гладким, словно у самой прекрасной античной статуи, но в отличие от статуи еще и теплым, живым, желанным. Хит осторожно проводил кончиками пальцев по ее плечам и груди, весело ужасаясь – не повредить бы эту нежную кожу своими шершавыми ручищами!
Нет сил целовать, но и не целовать невозможно. Невозможно жить без тебя, красивая. Невозможно – быть…
Она в какой-то миг поняла, что продолжения не будет. Во всяком случае, без ее инициативы не будет точно. Но на этот раз уже не расстроилась и не обиделась – просто со счастливым стоном прижалась к нему всем телом, обвила шею руками, спрятала лицо на широченной груди, с наслаждением втягивая ноздрями запах его разгоряченного тела. Попробуй, оторви ее сейчас от Хита Бартона – будет визжать и кусаться, как дикий зверек.
Теперь Дженна точно знала, что он ее хочет так же сильно, как и она его, и сдерживается только потому, что человек-кремень, слово чести и вообще. Глупость ужасная, но так хорошо… У нее никогда не было таких мужчин. У нее вообще были не мужчины, а какое-то безобразие. Да и не было ничего, какое там. Разве можно сравнивать?
У Хита литое горячее тело, крепкие руки и столько нежности, что Дженна купается в ней, как в теплом море. И никуда она его не отпустит, это даже не обсуждается. Это все равно, что совершить самоубийство.
– Я никуда тебя не отпущу.
– Джен…
– Молчи. Я буду говорить. Пожалуйста.
Когда всю жизнь подчиняешь распорядку, сначала очень легко. Самодисциплина сродни медитации. И кажется, что все идет по плану.
Можно ли спать с нелюбимым мужчиной? Конечно, можно. Ты знаешь его много лет, он безукоризненно одет, вежлив, богат, воспитан и образован, у него хороший вкус и прекрасный дантист. У вас случается симпатия, потом она перерастает в роман, а потом всего-то и нужно, что уместить ваши отношения в распорядок жизни. Скажем, по пятницам в десять? Или в субботу днем?
Никаких неожиданностей – ведь ритуал отработан до мелочей еще до нас, и следовать ему будут и после нас. Звонок в дверь, букет цветов, вечернее платье, уютный ресторанчик со свечами на столиках – не то, чтобы мы были романтичны, просто это сигнал для возможных знакомых – я занят, у меня интимная встреча. Все всё понимают, но ритуал требует соблюдения приличий.
После ресторана – его машина, и теплая рука лежит у тебя на коленке. Если не лежит – у дверей твоего дома вы распрощаетесь. Если лежит – пригласить выпить кофе. Согласится, оговорив, что это всего лишь на полчасика.
Кофе выпит, он вызывается помочь отнести чашки на кухню. Когда ты ставишь их в раковину, он невзначай обнимает тебя сзади, целует в шею, шепчет что-то о духах, сводящих его с ума.
На пороге спальни вы расстаетесь, потому что тебе нужно в ванную, а он в это время аккуратно раздевается и вешает все на один стул, чтобы не потерять чего-нибудь, не забыть – это даже и примета плохая, о чем вы говорите…
И дальше тоже ритуал – два раза погладить грудь, поцеловать, потом стиснуть чуть сильнее, имитируя бешеную страсть, деловитые поиски презерватива, потом поза миссионера, пять-десять минут ритмических отжиманий, оханье, стон или рычание – в зависимости от того, кем мы себя сегодня ощущаем. Блаженный вздох, три минуты тишины, ленивое поглаживание по плечу. Ты не сваришь еще кофе, малыш? Конечно, милый. И вот ты несешь кофе, а он уже одет, только без галстука. Галстук он унесет с собой в руке, даже дурашливо помашет им от машины, чтобы ты не считала это совсем уж официальным визитом.
И большинство считает, что это хорошо. Замечательно. Вполне приемлемо. Я сама так считала.
А потом однажды наступает конец света.
Вы давно вместе. Вернее, вы давно любовники. Он все чаще допускает в разговорах с тобой раздраженные нотки, а ты млеешь от этого, потому что это как бы сближает твой статус со статусом законной супруги. И однажды он звонит тебе в неурочный час и зовет к себе. И ты приезжаешь, преисполненная сознанием того, что очередной пункт в распорядке жизни достигнут, вы на новой ступени, предыдущую – вычеркиваем.
Ты в новом платье, его любимые духи на всякий случай с собой, в сумочке, ты входишь в квартиру, улыбаешься, поворачиваешься, чтобы он снял с тебя пальто, и потому не сразу понимаешь, что он пьян и зол на весь мир, а в особенности на тебя… И понимаешь это только тогда, когда платье разорвано вдрызг, а ты лежишь на полу прихожей, и он торопливо расстегивает брюки, ругаясь вполголоса, но и тогда, в этом кошмаре, ты все еще будешь убеждать себя – это он в порыве страсти, ты так его возбуждаешь…
И он изнасилует тебя на полу, а из-под двери будет дуть, и тебе будет больно, потому что всухую, резко, и ты инстинктивно рванешься, а он залепит тебе оплеуху…
– Джен, не надо…
– Надо. Мне слишком долго снились кошмары.
…Потом все переменится, но ты – ох, как же ты верно сказал про «нафантазируем»! – все еще будешь убеждать себя, что у вас с ним настоящая африканская страсть. На самом деле ты просто надоела, но ведь ты – не обычная секретарша, ты почти равна ему по служебному положению, и потому он не может просто послать тебя к черту. Вымещая злость, он потихоньку делает твою жизнь невыносимой. Унижает тебя в постели. Все реже выводит в рестораны и на приемы. Все чаще требует извращенного секса. Злится. Бьет.
