Метси Хингл - Чужая невеста
Не успел он сделать несколько шагов, как сзади послышался плеск воды; Лорелей снова налетела и свалила его в воду. Когда оба всплыли, она выпалила:
— Как ты смеешь сначала целовать меня, а потом бросать в воду, как... как дохлую рыбу!
— Стоп! Лорелей, я... — Она замахнулась, он перехватил кулак и, пока они боролись, зажал ее ноги у себя между ног, и она затихла.
Желание горело в ее глазах, окрашивая их в цвет жженого сахара. Губы дрожали.
— Лорелей, ты с кем сражаешься? Со мной или с собой? Ты же хочешь меня, милая, так же, как я тебя.
Она издала странный гортанный звук и потянулась к нему ртом. Застонав, Джек отстранился от нее.
— Дай мне услышать, как ты скажешь это. Признайся, что любишь меня, Лорелей.
Руки ее гладили его спину, бедра, ягодицы. Когда они осторожно коснулись заветного места, он зарычал. Не осталось ни слов, ни мыслей. Слова подождут. Джек стал расстегивать ее блузку. Ледяная вода омывала их тела, но он горел от внутреннего жара. Раздвинув блузку, он накрыл ладонями полные груди. Она прогнулась и выдохнула: «Джек!»
Дрожащими пальцами он боролся с застежкой на шортах и, когда ему удалось спустить их, почувствовал себя победителем Олимпиады. Заставляя себя не спешить, он проник к потаенному отверстию. Она вскрикнула и впилась зубами ему в плечо.
Неподалеку раздался всплеск. Лорелей окаменела. Джек повернул голову. «Черт!» Он заслонил собой Лорелей и уставился на старика, который в нескольких метрах от них наполнял флягу водой.
— Не обращайте на меня внимания, ребятки, — сказал он, завинтил крышку, отставил флягу и взял другую.
— Какого черта вы тут делаете?
Из-под нависших бровей смотрели выцветшие глаза; морщинистое лицо, седые усы — старику могло быть от пятидесяти до восьмидесяти лет.
— Разве не видишь? Наполняю фляги, сынок. Потом унесу их, и занимайтесь своим делом дальше.
А чем они занимались? Любовью. За спиной Джека Лорелей торопливо застегивала шорты и блузку. Она старалась не встречаться с ним глазами, и он понял, что она уже жалеет о том, что чуть не произошло.
— Такое больше не повторится, да?
Лорелей быстро взглянула на него. Что было в этом взгляде — желание? Сожаление? Трудно сказать. Она пригладила волосы и оглянулась.
— Скажи спасибо, что появился этот дед, иначе мы бы сделали ошибку, о которой потом пожалели бы. — Она вылезла на берег. Он выскочил из воды, не смущаясь своей наготы. У него нет ничего такого, чего старый хрыч не видел бы раньше. По дрожанию ее голоса было понятно, что случившееся потрясло ее. Но он не даст ей сбежать.
— Собираешься удрать?
— Нет. Я решила все вынести.
Тиски, сжимавшие ему грудь, ослабили хватку.
— Дорогая, осталось совсем немного. Как только мы найдем...
— Я иду на это, чтобы доказать, что я не приношу удачи и что судьба тут ни при чем. Нет никакого «мы». И не будет. Еще пять дней, Джек. С золотом или без золота, но я надеюсь, что ты сдержишь слово и отвезешь меня в Месу.
Старик раскашлялся, и Джек кинул на него свирепый взгляд; тот все еще наполнял бесконечные фляги. А Лорелей вдруг сказала:
— Похоже, ему не мешало бы поесть. Может, нам надо пригласить его на ужин?
— Смеешься? Пусть радуется, что я не разорвал его в клочья.
— Джек!
Он вздохнул.
— О Господи. Да не трону я этого старикашку.
Старик распрямился и потер поясницу.
— Джек, ну пожалуйста. Позови его к нам поесть.
— А в чем дело? Боишься остаться со мной наедине?
Вообще-то это он боялся. Что не найдет шахту. Что она не даст ему еще один шанс. Что, даже если он будет умолять ее на коленях, она все равно уйдет.
Лорелей раздраженно сказала:
— Нет. Просто неплохо было бы для разнообразия провести время за умной беседой, а не в разговорах о золотой шахте.
Могла бы сообразить, думала Лорелей, слушая, как Бенджамин Тимс рассказывает очередную историю про затерянную шахту. Какой же еще псих может оказаться в июле в этих горах, кроме искателя сокровищ?
— Джек, тебе здорово повезло, что эта милая леди пошла с тобой. Сам знаешь, таких немного найдется. — Дед зачерпнул еще ложку тушенки.
— Да, она такая. Я с первого взгляда понял, что это единственная женщина, которая мне нужна.
У Лорелей сжалось сердце. Может ли это быть? Может ли Джек так любить ее?
— Если... когда мы найдем шахту, я буду просить ее стать моей женой.
Боясь взглянуть на Джека, она повернулась к Бену:
— Бен, а вы женаты?
— Нет. Сейчас нет. Хотя у меня были жена и дочка.
— А что случилось? — спросила она и тут же пожалела, увидав, как он приуныл.
— Моя Мэри-Лу была не такая сильная женщина, как вы. Она была хорошая, лучше не найти. Это из-за меня у нас ничего не получилось. — Дед выпил кофе и уставился в кружку, будто углядел там что-то, невидимое для других.
— После того как у нас родился ребенок, Мэри-Лу захотелось более надежной жизни. Так бывает со всеми женщинами. Захотелось свить гнездышко. Купить домик. Присмотрела хорошенький, будто пряничный, домик в Алабаме. Мечтала, как она там все устроит, разукрасит. — Улыбка скривила ему губы.
— И что же было дальше? — хмуро спросил Джек.
— Мне представилась возможность купить карту шахты Голландца. Не ту дрянь для туристов, которую продают повсюду, а подлинную. При ней даже был документ о подлинности. — Он тяжело вздохнул. — Я хотел ее купить, а Мэри-Лу была решительно против. Мы ужасно ругались.
Джек напрягся. Глаза потемнели, помрачнели. Не осталось и следа от лихого, неунывающего искателя приключений.
— Что же вы сделали?
— Взял деньги, отложенные на домик, и купил карту. А шахты так и не нашел.
— А жена? — почти шепотом спросил Джек.
— Ушла от меня. Взяла ребенка и уехала на восток. Потом развелась, стала работать учительницей.
Убитое лицо Джека надрывало Лорелей сердце.
— Извините, Бен. Как это грустно.
— Мне некого винить, кроме себя самого. Я был так уверен, что карта приведет меня к этой шахте...
— А ваша дочь? — спросила Лорелей, надеясь хоть чуть развеять тоску, нависшую над ними, как полдневная жара.
— С тех пор я ее не видел. А потом Мэри-Лу прислала мне на подпись бумаги — она вышла за бухгалтера, который готов был удочерить девочку.
Джек помрачнел еще больше.
— И вы согласились, — прошептала Лорелей.
— Решил, что так будет лучше.
— Как жаль, Бен. — Ей действительно было жаль одинокого старика.
— Я причинил столько страданий ее матери. Вообразил, что могу что-то ей дать. Посмотрите на меня. Мне шестьдесят четыре года. Пятьдесят лет работал где придется. Нигде не задерживался надолго и все, что зарабатывал, тратил на поиски золота. Я и спросил себя: каким же отцом я стану для этой крошки?
