Дороти Уильямс - Ускользающий луч
Раздосадованная до глубины души, Одри пробормотала:
— А когда вы целуете Джованну, вы тоже улыбаетесь?
— Нет, потому что Джованна никогда не злит меня.
Не веря своим ушам, Одри повторила:
— Не злит?
— Да, не злит, потому что я этого не люблю. Я терпеть не могу злиться. Поэтому я и вынужден был вас поцеловать.
— Так же, как Джованну?
— Нет, потому что у Джованны никогда не бывает такого выражения лица, словно она хочет, чтобы ее крепко поцеловали.
Значит, у нее самой было такое выражение? Она, Одри, хотела, чтобы Витторио ее поцеловал?
— А у меня? — едва выговорила она.
— Да. Пол крепко целует вас?
— Нет… Да. Не ваше дело.
Улыбка Витторио погасла. Он провел пальцем по щеке Одри и посмотрел на ее губы.
— Конечно, я не должен был целовать вас. Я знал это, но не ожидал, что поцелуй может пронять мужчину до глубины его циничной души.
— Так было?
— Да. Вы бесили меня, раздражали, злили…
— Лишала вас спокойствия?
— Я начал сомневаться, что в этом прекрасном теле есть душа… и вдруг открыл, что вы можете быть доброй и щедрой. Кроме того, я открыл, что если хорошенько покопаться, в вас можно найти даже зачатки чувства юмора.
— Тогда почему вы говорили, что я преследую вас? — спросила окончательно сбитая с толку Одри.
— Потому что… — Теперь в его улыбке читалась насмешка над самим собой. — Кажется, у вас, англичан, есть поговорка о людях, которым стоит дать палец, так они руку откусят?
— Есть… — осторожно согласилась она. — Так вы боялись, что если будете вести себя со мной слишком вежливо, я получу над вами преимущество?
— Примерно.
— Потому что так поступали другие?
— Предположим. Джованна?
— А потом я как мальчишка поцеловал вас на площадке… — продолжал Витторио.
— И снова оскорбили меня.
— Да, снова оскорбил вас. Но затем старая дама заставила меня почувствовать стыд. Утром я не мог смотреть вам в глаза и специально ушел рано… А потом обнаружил вас в катакомбах, такую растерянную, испуганную и беззащитную, какой я вас никогда не видел и не ожидал увидеть, и забыл извиниться, потому что снова захотел поцеловать вас…
— Значит, вы первым поцеловали меня?
— Да. И хочу целовать еще. И поцелую, — хрипло пробормотал он. — Снова, и снова, и снова.
Одри знала, что он шутит, дразнит ее — разве могло быть по-другому? — и все равно в животе возникло нежное, пугающее, тянущее ощущение. Молодая женщина затрепетала, продолжая смотреть на него как кролик на удава.
— А потом вы рассказали мне о ваших трудностях, о ваших животных, и я понял, что ваша агрессивность вызвана страхом и беспокойством. Только тут до меня дошло, что вы необычайно чувствительная дама… и не слишком опытная. Почему вы такая скрытная, Одри?
Правда? Да, пожалуй. Она не хотела показывать свою слабость. И это было глупо.
— Не знаю, — призналась Одри.
— Поэтому мне и захотелось выяснить, что представляет собой эта молодая леди с лицом ангела.
Витторио наклонил голову, прижался губами к ее губам и застонал; они оба стонали, слившись воедино, и все было именно так, как ей представлялось — тепло, покойно, ласково, с бессознательной страстью, с медленно, но настойчиво возрастающим желанием, которое рано или поздно должно было вырваться наружу.
Прижавшись спиной к «ситроену», Одри крепко обнимала Витторио, и прикосновение мужских губ заставляло ее испытывать нечто неслыханное. Так продолжалось, пока мимо не проехала машина. Маричелли вздрогнул и неохотно разжал объятия.
— Я дурак, — тихо сказал он. — Вы замерзли, устали, проголодались. Вас нужно поскорее отвезти домой, в тепло. Наверно, Рико и Эмили ужасно волнуются. Садитесь, поехали. Этот восхитительный эксперимент можно будет продолжить позже.
Эксперимент?
Он осторожно отстранился, открыл дверцу, помог ей забраться внутрь, наклонился и ласково промолвил:
— Рим — прекрасный город, Одри, он ни за что не похоронил бы вас заживо.
Прекраснее любой из женщин? Этого Одри не знала. Она смотрела на церковь, пока та не скрылась из виду, а потом повернулась к Маричелли. Его лицо перестало напоминать лезвие бритвы, черты приобрели прежнее выражение, и Одри снова захотелось хотя бы на мгновение прикоснуться к Витторио. Но он считал это экспериментом, а она нет. Она думала, что это любовь.
Словно подслушав ее мысли, Витторио потянулся, взял ее руку, положил на рулевое колесо, накрыл ладонью и не отпускал, пока они не остановились у его квартиры. Очутившись на стоянке, Маричелли выключил мотор, обернулся, улыбнулся Одри и сжал ее испачканное лицо в своих ладонях.
— Я очень горжусь вами, — нежно сказал он.
— Правда? — тихо отозвалась Одри. — А почему?
— Потому что я ждал истерики и обвинений, а вместо этого получил поцелуй, — непринужденно сказал он и коснулся губами губ Одри, не то отдавая должное ее смелости, не то прося у нее прощения. А затем крепко прижал женщину к себе и погрузил лицо в ее спутанные волосы. — Не пойму, в чем дело, — шутливо пробормотал он, — но в грязном и растрепанном виде вы мне ужасно нравитесь. — Витторио снова посмотрел ей в лицо и улыбнулся. — Однако прекрасная леди может стать еще прекраснее в соответствующей обстановке. Мне очень хочется сводить вас в такое место, где вами можно будет похвастаться. Может быть, к «Хасслеру». Как насчет завтра?
— Но это же… — неуверенно начала она.
— Ресторан в саду. — Он снова улыбнулся. — Что, очень дорого?
— Да.
— А вы не считаете, что заслужили награду?
Одри поглядела в серо-стальные глаза Маричелли, вспомнила, как преследовала его, и покачала головой.
— Я не понимаю вас! — выпалила она.
— Конечно. Вы ведь ничего обо мне не знаете.
— Так расскажите.
— За две минуты?
— Хоть немножко…
— Если немножко, то ладно. У нас очень большая семья.
— Серьезно? — удивленно спросила Одри. Он не производил такого впечатления. Наоборот, казался волком-одиночкой.
— Да. У меня нет ни братьев, ни сестер, но зато целая куча родственников — дядьев, теток, двоюродных братьев и сестер, которые чем только ни занимаются. Какие-то виноградники, гостиницы, оливковые деревья, торговля недвижимостью, бюро путешествий…
Одри не могла свести концы с концами. Витторио говорил о своих родных так, словно те были простыми фермерами, но она прекрасно знала, что это неправда. Рико рассказывал ей, что семья Витторио очень богата и влиятельна. У Витторио же получалось, что он неудачник, живущий на подачки щедрых родственников; конечно, это было полнейшим абсурдом.
