Дана Хадсон - Когда догорает закат
Он недовольно пробурчал, решительно отстраняя ее от кухонного стола:
— Не инвалид, конечно, но кофе тебе нельзя. Оно поднимает давление. Я тебе лучше разогрею молоко.
Достав из холодильника пакет молока, он налил его в керамическую кружку и поставил в микроволновку. Через полминуты та запищала, сообщая о выполненном поручении, и он торжественно поставил перед Джоанной полную кружку.
Не очень любившая молоко, она слегка поморщилась, но, чтобы не провоцировать новую вспышку яростной о ней заботы, послушно выпила молоко. Внимательно следивший за ней Ник похвалил ее, как маленькую девочку, и спросил, чем она думает сегодня заняться. Джоанна, у которой периодически возникали сильные головные боли, призадумалась.
— Ничего, наверное. Просто посижу, подумаю. Ну, может, немного почитаю. Здесь есть что почитать?
Ник озадачился.
— Нет. Я же здесь не живу. Но, может, тебе купить какой-нибудь женский журнал?
Немного поколебавшись, Джоанна согласилась. Конечно, в иллюстрированных журналах редко встретишь что-либо интересное, но если уж под рукой нет ничего более достойного…
Одевшись, Ник быстро выбежал на улицу и, купив в ближайшем газетном киоске кучу женских журналов, принес их Джоанне. Она скованно поблагодарила его. На сердце было очень тепло: наверное, потому, что так ревностно о ней никогда и никто — во всяком случае, на ее памяти — не заботился. Дедушка, конечно, любил ее, но покупать дурацкие журналы, чтобы она не скучала, ни за что бы не стал. Позавтракав, Ник оставил ее одну, сердито наказав не перенапрягаться и пообещав прийти как можно скорее.
Оставшись одна, Джоанна прилегла на кровать и, удобно устроившись среди подушек, принялась за журналы. Прочитав — или, вернее, просмотрев — с десяток однообразной глянцевой макулатуры, отбросила их в сторону и встала.
Сделав несколько энергичных взмахов руками и не почувствовав никаких перемен в своем самочувствии, она захотела для начала пройтись по комнатам квартиры, чтобы размять затекшие от неподвижности ноги. В соседней комнате, служившей гостиной, она включила телевизор, но смотреть его не смогла из-за сильной рези в глазах. Выключив телевизор, двинулась дальше. Кухня ей была уже знакома, и она благодушно посмотрела на холодильник, гадая, когда же вернется Ник и не стоит ли ей перекусить, не дожидаясь его. Решив все-таки еще с часик подождать, она медленно прошла по коридору, распахнула дверь в соседнюю с кухней комнату и внезапно остановилась на пороге, захваченная смутно знакомым чувством — тем, что называют «дежавю».
Она явно здесь уже была. Повредившаяся память, заблокировавшая важное, можно сказать, определяющее судьбу событие, молчала, но ее подсознание, столь быстро признавшее обстановку комнаты, внезапно начало бунтовать, да так, что она вынуждена была прижать пальцы к вискам и опуститься на тщательно заправленную кровать Ника.
Тело била крупная дрожь, но вовсе не от страстного томления, а от чего-то непонятного и даже страшного. Что же все-таки произошло здесь, в этой комнате и на этой постели? Надеясь хоть что-то вспомнить, Джоанна легла на подушки, еще хранившие запах Ника, закрыла глаза и попыталась расслабиться. Но не получилось. Наоборот, сердце начало исступленно биться и ей захотелось плакать от невыносимого стыда и тоски. Она порывисто села, откидывая волосы от побледневшего лица.
Нет, здесь могло происходить все, что угодно, но только не признание в любви. Она не понимала почему, но чувствовала это так же точно, как то, что день белый, а ночь черная.
Нарушая ее размышления, в спальню стремительно вошел Ник. Увидев ее потерянное лицо, прямо спросил, что случилось. Она не стала скрывать свои сомнения:
— Я не думаю, что ты любишь меня настолько, что хочешь на мне жениться…
Это прозвучало на редкость неуверенно, и он с непроницаемым выражением лица холодно поинтересовался:
— Почему ты так решила?
Объяснить свои подозрения значило подвергнуть себя возможным насмешкам, и Джоанна робко пояснила:
— Я просто это чувствую…
Внезапно опустившись перед ней на колени, он взял ее руки в свои и нежно произнес:
— Я в самом деле тебя люблю. Верь мне. Просто ты сейчас подавлена и расстроена. Не надо из-за такой ерунды портить все, что между нами происходит. Поверь мне, мы будем счастливы. Ты никогда не пожалеешь, если станешь моей женой.
Она молча смотрела в его ждущее лицо. Оно было напряжено и приняло какое-то странное, такое непривычное для него умоляющее выражение. Джоанна чертовски не любила обижать людей, к тому же Ник ей очень, очень нравился. Даже больше, чем нравился. Но вместе с тем она ощущала в нем какую-то смутную угрозу, что-то такое, что не давало ей полностью отдаться сладкому, но ставящему ее в зависимость от этого мужчины чувству. А она всегда боролась за собственную независимость. И старалась жить так, чтобы никто больше не смог причинить ей боль. Но и другим причинять боль она не хотела. Тем более Нику.
Она молчала, и он, чуть нахмурившись, решил все за нее сам.
— Собирайся. Мы сегодня же уезжаем в Лондон. В принципе, я сделал все, что хотел. Так что мы отправляемся сразу, как только ты будешь готова.
И, решительно поднявшись с колен, прошел на кухню. Джоанна медленно, на плохо слушающихся ногах пошла следом. Выложив из пакетов принесенные им полуфабрикаты, Ник засунул половину в холодильник, другую половину в микроволновку и ласково улыбнулся.
— Чего бы ты хотела на ланч?
Не ответив на его вопрос, она попыталась воззвать к его здравому смыслу:
— Но что я буду делать в Лондоне? Там у меня нет ни родных, ни друзей…
Это показалось ему совершенно несущественным.
— Там у тебя буду я. Думаю, на первое время этого вполне достаточно. Ну а потом пойдут дети, и тебе будет не до родных с друзьями.
Джоанна молча открыла и закрыла рот, обескураженная столь открытым проявлением собственничества. Никто из ее знакомых не посягал ни на нее, ни на ее время столь откровенно. Микроволновка тоненько запищала, и Ник, прекратив зряшный, с его точки зрения, спор, выставил на стол нежную рыбу в белом вине, куриное филе с пармезаном и нежные телячьи эскалопы.
— Иди мой руки, а то я отчаянно хочу есть. Раз уж другие радости жизни мне недоступны… — И он с нескромным намеком подмигнул Джоанне, заставив ее покраснеть до корней волос.
Она поплелась в ванную, недоумевая и браня себя за несопротивление. Но что она могла сделать? Не драться же ей с ним… Но в глубине души понимала, что ей просто хочется, чтобы все было решено за нее. Дедушка всегда требовал, чтобы она сама принимала взвешенные и обдуманные решения, и за последствия отвечала тоже сама, хотя к жизни она относилась с опаской, как к существу коварному и непредсказуемому. И теперь возможность переложить на чужие плечи ответственность за неразумные поступки ее откровенно радовала.
