Кэролайн Барт - Рецепт от Парацельса
Она усмехнулась, видимо, вспомнив, сколько раз ей приходилось отвечать на вопросы о странности своего имени.
– Вот оно что! – Эрик не удержался от восклицания. – Тебя, наверное, неоднократно спрашивали, почему у тебя такое имя?
– И я отдаю должное твоей деликатности и воспитанности, и удостоверяю, что ты – приятное исключение из этого правила.
Она в знак признательности очаровательно склонила голову, устремив на молодого человека свои лучистые глаза.
– И все-таки я спрошу… – Он лукаво посмотрел на нее. – А как твоя фамилия?
– Джогенхейм, – просто ответила Аурелия. – Это американская транскрипция фамилии Гогенхейм. Еще будут вопросы? – улыбнулась она.
– Вопросов сотни. – Эрик решил действовать напрямик. – И ты сама это знаешь. Во-первых, ответь все-таки, почему я не могу целовать и обнимать тебя? И не переводи, пожалуйста, разговор на другую тему. Отвечай!
– А потому, что… – Аурелия явно медлила с ответом. Увидев настойчивый взгляд Эрика и его сжатые от напряжения губы, она попыталась погладить его по щеке, но он резко отклонился от ее руки.
Они медленно шли по песку, изредка останавливаясь и вновь продолжая медленное движение. Заметив высохший ствол дерева, выброшенный на берег, Эрик предложил Аурелии сесть на него, чтобы было удобнее разговаривать. Они сели и некоторое время молча смотрели на волнующийся океан.
– Кажется, волны уже не такие сильные, – произнесла Аурелия, приложив козырьком руку к глазам.
– Не уходи от ответа, – потребовал Эрик. – Ответь сейчас же, почему я не могу любить тебя? Ведь я чувствую, что нравлюсь тебе.
Он порывисто повернулся и сильно сжал ее ладони. Аурелия опустила глаза и мягко освободилась от его цепких пальцев.
– Я гожусь тебе в матери, – глухо произнесла она, стараясь отвернуться.
– Я знаю, – спокойно ответил Эрик. – Ну и что?
– А может быть, и в бабушки! – запальчиво воскликнула красавица.
– Ну и что? – повторил он. – Мне все равно. – Помолчав, он добавил: – Я тебе все равно не верю.
Он решил солгать, чтобы спровоцировать Аурелию на доказательства истинности ее утверждений. Но она грустно посмотрела на молодого человека и со вздохом взъерошила его волосы.
– Ну и не верь, это ничего не изменит, – глубоко вздохнула она.
– Ладно! – Эрик хлопнул себя по коленям. – Тогда скажи, зачем ты разыскиваешь шкатулку и что в ней находится?
– Вот это уже другой разговор, – одобрительно проговорила Аурелия, и на ее лице вспыхнуло нечто, похожее на одухотворение. – Но для этого я должна продолжить свой рассказ о розенкрейцерах.
Чем больше Эрик смотрел на ее прекрасное лицо, тем лучше его глаз художника видел, что совершенство ее красоты слишком идеально для обычного человека, если можно так сказать.
Но ведь она необычный человек, подумал он, и все-таки не совсем понятно, в чем заключается ее необычность. Может быть, это умение гипнотизировать, а может быть, и что-то большее. Только бы не потерять нить разговора и не поддаться ее умению уводить собеседника от основной цели.
– Так вот, право на эту шкатулку имею только я, – безапелляционно заявила она и, заметив недоверчивый взгляд молодого человека, пояснила:
– Рон Дагс наверняка рассказал тебе, что во Францию за шкатулкой должен был приехать человек, облеченный высокой миссией тайного ордена. Однако он не приехал. Считалось, что он погиб при бомбардировке города Гавра, на севере Нормандии. А потом Жюль Пренье отдал шкатулку американскому священнику, хотя не имел на это никакого права.
Она помолчала немного, как будто размышляя, стоит ли открывать молодому человеку тайну, освященную веками. И все-таки решила продолжить.
– Человеком, который должен был забрать эту шкатулку, был мой отец – Тео Джогенхейм, в Эльзасе он был Гогенхеймом. Он тоже принадлежал к ордену розенкрейцеров, и по правилам, установленным много веков назад, именно он был избран Высшим советом ордена для исполнения миссии хранителя шкатулки. Он должен был приступить к совершению этой миссии весной 1944 года. Однако ему не удалось сделать это. Он действительно попал под бомбардировку, но не погиб, а был ранен и оказался в госпитале. Подлечившись, он все-таки добрался до хутора, где жил Жюль Пренье, и там с ужасом узнал, что шкатулка увезена в Америку.
Аурелия так стремительно вскочила с дерева, на котором они сидели, что Эрик, потеряв равновесие, упал на песок. Но она была настолько увлечена своим рассказом и ситуацией исчезновения шкатулки, что даже не обратила внимания на забавную ситуацию. А он, оставшись сидеть на песке, обнял колени руками, продолжая внимательно слушать ее, по-прежнему любуясь этой дивной фигурой, развевающимися волосами, божественным профилем, стремительностью ее движений.
Она прошла несколько метров по берегу, потом повернула обратно. Эрик был несколько удивлен, что ее так взволновала история, происшедшая почти шестьдесят лет назад.
– Отец хотел ехать в Америку, – она прижала к груди сжатые кулачки, – но вскоре заболел воспалением легких и снова попал в больницу. Я не отходила от его постели, но уже было ясно, что его дни сочтены…
– Это было тоже в сорок четвертом году? – спросил Эрик, стараясь скрыть удивление.
– Да, уже в конце года, – не уловив подвоха, ответила Аурелия.
Она была настолько погружена в воспоминания, что, казалось, сама перенеслась в то время, явственно представив все, что ей пришлось пережить.
– И что же было дальше? – нетерпеливо произнес молодой человек.
Аурелия медленно подошла к высохшему дереву, служившему им скамейкой, и села на него, аккуратно расправив юбку.
– Мы жили тогда в Страсбурге, столице Эльзаса. Эта область Германии после войны стала принадлежать Франции, но в 1944 году Страсбург был еще немецким городом. Перед смертью, уже задыхаясь, он попросил меня разыскать эту шкатулку и хранить ее до тех пор, пока ее не заберет другой розенкрейцер, которого пришлет ко мне Высший совет. И еще он поведал мне тайну, как обращаться со шкатулкой, чтобы документ, находящийся в ней, остался в целости и сохранности… И я отправилась в Америку…
В груди Эрика все ликовало: ей не удалось скрыть, что во время войны она была взрослой девушкой. Причин может быть несколько: либо Аурелия расслабилась и полностью доверилась ему, ожидая от него помощи, решившись больше не распространять на него свои гипнотические чары, либо ее откровение не имело для нее никакого значения.
– А сколько тогда тебе было лет? – с легкой усмешкой спросил он, не отводя от нее глаз.
– Восемнадцать! – с вызовом бросила она, спокойно выдержав его взгляд. – Я же сказала, что гожусь тебе в бабушки. А ты все не веришь!
