Глория Даймонд - Напрасные упреки
Лицо Шелдона было бесстрастным, но руку он медленно отвел. Дороти надеялась, что он не обиделся. Должен же он понимать, что малыш устал и поэтому капризничает.
— Мистер Трент не станет обижать тебя? — Шелдон саркастически поднял бровь. — Мистер Трент? Как это тепло звучит, как по-семейному! — Он бросил сумрачный взгляд на испуганного ребенка. — Неудивительно, что он меня боится.
Дороти покраснела.
— А чего ты ожидал? — проговорила она резче, чем требовалось. Держать Дэвида на руках было тяжело, а спустить его на землю она не решалась. — Ты ведь не оставил ни мне, ни Шону никаких указаний насчет того, как тебя называть. И в документах об этом нет ни слова. Так что сам виноват.
Шелдон не возразил ни слова. Видимо, ему не хотелось пререкаться при ребенке.
— А что если просто Шелдон? — миролюбиво предложил он, осторожно коснувшись головки Дэвида. — Как думаешь, приятель? Можешь сказать мне «Шелдон»?
— Нет, нет! — заупрямился тот.
Дэвид в своем худшем варианте, сердилась про себя Дороти. Что подумает Шелдон? Смутившись, она развернула мальчика в сторону дядюшки, еще надеясь на вежливый ответ. Но Шелдон, казалось, вовсе не расстроился.
— Ты не можешь сказать «Шелдон»? Жаль, впрочем, я знаю, как это бывает, — понимающе добавил он. — У меня тоже есть слово, которое никак не выговаривается. Я не могу сказать «запеканка».
Дэвид замер, затем искоса взглянул на Шелдона.
— Да, для меня оно слишком трудное, — вздохнул тот. — Как ни стараюсь, не могу его выговорить.
Засопев, Дэвид утер слезы и, не мигая, уставился на дядю. Дороти затаила дыхание. Ее сын прекрасно знал слово, обозначающее его любимое блюдо, но откуда это известно Шелдону?
— Но ты же сказал «запеканка», — наконец произнес Дэвид, все еще насупившись.
— Эх, если бы я мог так всегда! — Шелдон нагнулся и быстрым движением завязал один шнурок. На этот раз мальчик даже не шелохнулся. — Запеканка — отличная вещь!
Лицо Дэвида просветлело. Он слегка успокоился и, крутя пуговицу на комбинезоне, не сводил глаз с Шелдона, словно желая понять, что он за человек.
— Я люблю запеканку, — заявил Дэвид пару минут спустя, видимо восприняв разговор всерьез. — Мне хочется запеканки.
— Нужно попросить и сказать «пожалуйста», — напомнила ему Дороти.
Мальчик повторил за ней это слово, но слишком требовательным тоном. Она съежилась, так ей стало неловко за сына. Когда они жили одни, она просто не замечала этого. Неужели теперь, в присутствии Шелдона, ей постоянно придется стыдиться? Но дядюшку, похоже, ничуть не смущало поведение племянника.
— Хорошо, — кивнул он. — Сегодня мы поужинаем все вместе. И мы будем есть… запеканку.
— Вот! Ты сказал это слово! — Дэвид завертелся на руках у Дороти, явно желая, чтобы та его отпустила. Мальчик улыбнулся впервые за день, и улыбка совершенно преобразила его лицо. — Ты сказал «запеканка»!
— Нет, — мрачно возразил Шелдон. — Я не могу произнести это слово.
На минуту все притихли. И вдруг раздался хохот. Смеялись племянник и дядя. Заразительный смех изменил все вокруг. Низкий голос мужчины вторил высокому мальчишескому. Они оба радовались глупой шутке. У обоих блестели синие глаза.
А Дороти неожиданно охватило чувство одиночества. Про нее забыли, и ей стало грустно. Но нельзя так поддаваться эмоциям, решила она немного обидно, что Шелдону оказалось так легко добиться успеха там, где она потерпела поражение. Но в конце концов все-таки лучше, когда они смеются, а не злятся друг на друг. И может быть, Дэвид больше не будет бояться страшного Мистера Трента.
Над «Утесом ворона» шел дождь, правда, несильный. Серебряные капли тихо падали с листьев берез и дубов, плотной стеной обступавших дорогу, по которой машина Шелдона поднималась к вершине холма. Путь оказался довольно долгим, но наконец в просвете между деревьями появилось величественное строение. Дороти от восхищения приоткрыла рот.
Это был самый красивый дом, какой ей доводилось когда-либо видеть. Но больше всего ее поразили даже не красота и размеры дома, а удивительное ощущение уюта и тепла. Да, ей казалось, что от дома, словно в сказке, веяло теплом. Все окна светились мягким медовым светом. Из сине-серых труб поднимался дымок. Мокрая крыша матово поблескивала, и вся усадьба казалась вымытой.
Дороти изумило море цветов вокруг дома. Красочное разноцветье в этот серый дождливый вечер создавало атмосферу радости. Розовые и белые азалии поднимались до самых окон первого этажа. Слева от дома благоухали сотни роз всевозможных оттенков. Капли дождя сверкали бриллиантами на их лепестках. Справа склон холма зарос анютиными глазками, душистым горошком, маргаритками и незабудками.
Шелдон, казалось, не замечал всей этой красоты. Должно быть, он так привык к ней, что не воспринимал ее как чудо. Пока Дороти приходила в себя, он успел вытащить задремавшего Дэвида из машины и распахнул дверцу перед ней.
— Мама, — пролепетал Дэвид, проснувшись и обнаружив, что находится на руках у чужого мужчины. Он захныкал и попытался высвободиться. — Мамочка!
Дороти протянула к нему руки, и Шелдон молча отдал ей ребенка. Малыш прижался покрепче к ее груди, а она нежно погладила его по головке. Ощущение близости родного хрупкого тельца всегда приносило ей успокоение. Но Шелдон недовольно сдвинул брови, словно вид матери, обнимающей ребенка, раздосадовал его.
— Сумки оставим пока здесь, — распорядился он, направляясь к парадному входу. — Нед принесет их.
Мурашки побежали по спине Дороти. Сейчас она переступит порог дома Шелдона! Опасаясь, что ее волнение и страх передадутся Дэвиду, она постаралась успокоиться.
— Кто этот Нед?
— Садовник. Мастер на все руки, — ответил Шелдон, подводя ее к огромной входной двери. Свет люстры, висевшей в холле, проник сквозь стеклянные боковые панели и отразился фиолетово-розовым бликом на руке хозяина дома, когда он поворачивал ручку двери. — Правда, немного не в себе.
— Не в себе? — переспросила Дороти, но Шелдон уже распахнул дверь, и она, вновь пораженная, застыла.
Внутри дом был так же очарователен, как и снаружи. Все в нем дышало элегантной простотой и уютом: потемневшее от времени дерево стен, свежие цветы в высоких вазах, натертый до блеска паркет и мягкие тона ковров. Широкая лестница, расходясь на два марша, вела на второй этаж.
— Как прекрасно! — тихо выдохнула Дороти, боясь выдать свое потрясение.
Ее пугало, как бы Шелдон не решил, что она смотрит на все окружающее оценивающими глазами, подсчитывая выгоды, которые давало ей положение жены такого богача.
