Джина Кэйми - Измены
— Посмотри, в этом нет ничего трудного, — дружелюбно сказала Патси, прикладывая один кусочек картинки к другому. — А теперь попробуй сама, Лорис.
Лорис решила, что кроме своей мамы, она теперь еще любит и Патрицию Шварц, как никто другой на целом свете. Так девочки стали лучшими подругами.
Приглушенные звуки, которые раздавались в комнате отдыха, заставили сестру Сицилию, учительницу музыки, растеряться. Заглянув в дверной проем, на одном из столов она заметила маленькую согбенную фигурку: это была девочка по фамилии Касталди. Она уткнулась головой в руки и плакала так горько, словно ее сердечко разбилось.
Молодая монахиня, чьи темные выразительные глаза казались слишком большими на худощавом лице, не могла не посочувствовать ей. Даже те ученицы, которых родители редко забирали по воскресеньям, уехали домой на рождественские каникулы. Лорис была единственным ребенком, оставшимся во всей школе. У нее был порыв положить руку на шапку кудряшек, которые не подчинялись даже стрижке.
Сестра Сицилия напомнила себе еще раз, что она не имеет права выражать свои эмоции никому из детей. Давая клятвы, она отвергала любые привязанности; монахине даже не позволялось ухаживать за растениями.
Она спрятала руки в широкие рукава своего платья.
— Иди, Касталди, — приказала она. — Иди и перестань плакать.
Вскрикнув, Лорис выпрямилась: она не слышала, как монахиня подошла к ней. Как ребенок, которого застали за проделками, она мгновенно перестала плакать. Она не была уверена, считался ли плач проступком, за который наказывают.
— Ты не должна впадать в уныние, — сказала сестра Сицилия. — Уныние есть грех против надежды. Ты должна молиться Богу, который всесильный и милосердный. Только он может сделать так, чтобы твоей маме стало лучше.
— Но я молюсь Ему. Я молюсь Ему все время. — Слезы упали с ее ресниц и покатились по щекам. — Но он не слышит меня.
— Бог всегда слышит, но иногда он хочет большего, чем слова. Ты должна сделать ему букет.
Лорис вытерла рукавом нос.
— Как это?
— Букет — это пучок различных цветов. Но твой должен быть сделан из добрых дел. Вот здесь, дай мне тебе показать.
Сев рядом с Лорис, молодая монахиня взяла лист бумаги и коробку с цветными карандашами.
— Ты знаешь, как рисовать цветок?
Лорис выпятила подбородок: она гордилась своими рисунками.
— Конечно.
Она нарисовала желтый кружок, закрасила его, затем вывела розовые петли лепестков вокруг него.
— Это маргаритка.
— Теперь каждый раз, как ты сделаешь доброе дело или неэгоистичный поступок, или принесешь какую-то жертву, ты нарисуешь цветок на листе, затем другой, третий, пока не получится целый букет.
— А сколько цветов мне надо для букета?
— Ты должна заполнить весь лист.
Лорис растерялась.
— Я не знаю, смогу ли я быть такой хорошей.
Сестра Сицилия спрятала улыбку.
— Ты должна постараться, потому что, когда ты закончишь свой букет, ты сможешь предложить его Богу, и Он ответит на твои молитвы, и твоя мама поправится.
— Он так сделает? Действительно?
— Я обещаю.
— Ой, спасибо!
В порыве благодарности Лорис кинулась на шею сестре Сицилии и крепко обняла ее.
Она не сознавала, что делает, пока не услышала возглас удивления монахини и не почувствовала на щеке серебряное распятие, которое было холодное как лед. Она отпрянула, испугавшись наказания.
Недисциплинированное сердце сестры Сицилии поступило по-другому. Потянувшись, она пригладила непослушный локон за ухо Лорис.
— И я буду каждый день упоминать в своих молитвах твою маму.
С этого дня над Лорис довлело быть предельно послушной: приходилось отказываться даже от таких мелочей, как леденцы, которые приносили ей удовольствие. Она так часто рисовала розы, что на ее большом пальце появились мозоли. И она больше не завидовала тем девочкам, которые плохо вели себя на неделе, но их все равно по воскресеньям забирали родители, потому что знала, что, как только она закончит свой букет, ее мама тоже придет к ней.
К концу месяца букет уже был готов — буйство цветов, нарисованных различными цветными карандашами, которые только были в коробке. Печатными буквами она подписала: «Богу от Лорис».
В тот четверг, в середине урока по арифметике, ее вызвали в кабинет Главной матери.
— К тебе посетитель, — сказала сестра Тереза, и, прежде чем послать ее вниз, она тщательно осмотрела ее одежду.
Переполненная радостью встречи со своей матерью, Лорис быстро пробежала два пролета лестницы и весь остаток пути по холлу.
Она постучала, перед тем как открыть дверь. Ее посетителем была мисс Прескотт.
— Где моя мама?
Лорис оглядела кабинет в поисках, где могла бы спрятаться ее мать.
— Это то, о чем я приехала тебе сказать, Лорис, — сказала печально мисс Прескотт. — Твоя мама не сможет прийти к тебе… никогда. Она…
— Твоя мама ушла на небеса, Касталди, — помогая, закончила Главная мать, — чтобы быть с Богом.
Лорис, не понимая, смотрела то на одну, то на другую. Она точно знала, что это означало, но отказывалась верить тому, что они говорили.
— Я хочу мою мамочку!
Лорис неистово бросилась на мисс Прескотт и стала бить ее своими крохотными кулачками.
— Это вы забрали от меня мою мамочку! Отдайте назад мою мамочку!
Такое явное оскорбление подняло Главную мать со своего места.
— Касталди, немедленно прекрати такое неприличное поведение.
— Я хочу мою мамочку!
Прескотт схватила за плечи плачущего ребенка и с силой встряхнула ее, но та уже была не в состоянии остановиться.
— Лорис, твоя мать умерла!
— Нет, — вскричала Лорис, еще и еще раз.
Ее мать не могла умереть. Бог никогда не позволит, чтобы такое случилось, — ведь она только что закончила свой букет.
Только тогда, когда она стояла перед розовым деревянным ящиком, глядя своими собственными глазами на застывшее лицо Анхелы, Лорис наконец приняла правду.
Лорис пообещала себе, что никогда больше она не будет молить Бога о помощи! Никогда, никогда не забудет, что Он сделал ее матери.
2
Наблюдая, как мисс Прескотт управляла своей «БМВ», Лорис почувствовала усиливающееся чувство беспокойства, почти страха, портившее ее приподнятое настроение, какое у нее было весь долгожданный день после окончания школы.
Проверяя, удобно ли устроилась Лорис на своем сиденье, Прескотт почувствовала, словно что-то ударило ее. Сходство девочки со своей матерью было столь поразительно, что казалось, Анхела вернулась, чтобы преследовать ее.
